Сибирские огни, 1978, № 7

46 — Боже мой! Дайте я вас поцелую. Старушка встала, она была тонка, изящна, от нее приятно пахло, она притянула Валерия Геннадьевича за плечи, крепко поцеловала трижды в обе щеки. И тут же расплакалась. Достала надушенный платочек, отворачивая лицо. Валерий Геннадьевич предполагал, что будет примерно так, но не думал все ж.е, что настолько сильно взволнуется Мария Михайловна. Потом они сидели рядом, и он долго рассказывал о себе, о маме. Оказалось, что многое, главное, Мария Михайловна знает, они, хотя и нерегулярно, но переписывались с мамой. И тогда он уже твердо пообещал побывать со своими дома у Марии Михайловны, то сказал: — Я ведь хотел у вас попросить Пушкина. Потянуло на поэзию. Что у вас есть? — Да все! Все есть, Валерочка! Вам стихи? Ну, вот — выбирайте. Любое собрание сочинений. Возьмите вот эти томики... — Спасибо. — И завтра же ко мне. Жду в восемь вечера. — Хорошо. Он ушел от Марии Михайловны с улыбкой, которая все блуждала у него на губах весь день и даже вечером, когда он лег с томиком Пушкина и начал читать полузабытые, но тотчас вспоминаемые, знакомые с детства строки... На следующий день они побывали у Марии Михайловны, пили сухое вино, чай, был виноград, персики, печенье. Мария Михайловна все вспоминала, все рассказывала о молодости, о прошедшем, спохватывалась, что им, может быть, неинтересно, тогда начинала говорить о другом: о своих литературных знакомствах, она знала многих известных поэтов, прозаиков, но на память ей приходили тоже все старые, чаще уже умершие литераторы; обнаружив это, сокрушенно махала рукой и просила Валерия Геннадьевича и Галину Петровну рассказывать о себе, о Сибири, она не была там сто лет, все забыла, а Сибирь-то вон как теперь гремит, как знаменита, какова же она сейчас?.. Галина Петровна был сдержанна, суховата, она всегда становилась такой, если ей было небезразлично, что о ней подумают, и не замечала, что этим вредила себе, так как становилась натянутой, манерной, даже жеманной. Валерий Геннадьевич не сомневался, что Мария Михайловна так и расценила его жену и, наверное, почувствовала что-то еще, что было в их супружеской жизни тоже неестественное, ненормальное. Он это понял по тому, как присматривалась к жене Мария Михайловна и как потом взглядывала, сочувственно, на него. Да вот и то, что сделала Мария Михайловна под самый конец их встречи, подтверждало. Она пригласила всех в свой сад, совсем крошечнбш, но ухоженный, чистый с побеленными известью тонкими стволами фруктовых деревьев с цветами поднимающимися над скупой, каменистой грядкой, с ночными тенями от зажженного на крыльце сильного электрического фонаря. Пропустив вперед Галину Петровну и Светку, Мария Михайловна задержала Валерия I еннадьевича, потянула его за руку, заставив наклониться, и быстро проговорила, почти прошептала в ухо: к — Валерий! Я хочу вам сделать маленький подарок. Возьмите вот эту книжку, и она вложила ему в руку маленькую, уместившуюся в ладонь книжицу в твердом переплете. У Валерия Геннадьевича сильно забилось сердце, потому что он сразу догадался, что это за книга. — Это стихи вашего отца,— торопливо закончила Мария Михайловна и отошла от него, что-то оживленно говоря Галине Петровне, и Свете Валерии Геннадьевич под фонарем бросил лишь один взгляд на книжку, но тотчас узнал ее, это была точно такая же, как и хранив-