Сибирские огни, 1978, № 7

32 Она, конечно, все понимала, чувствовала всю его семейную жизнь, рею кривую их отношений с женой, даже на расстоянии, вдали. И в этот раз, выслушав его рассказ о ругани с Яновичем, Галя сказала:— Зачем же ты унизился до брани? — Ах, я унизился, а он — нет! — Но ты же сам говоришь о нем как о низком человеке. — Да! Он открыл свою низость. — Он, по-моему, и не скрывал. — Ну, да! Он опять — откровенный, искренний, а я с двойным дном. — Что ты злишься? Этот разговор мог продолжаться сколько угодно. Поехали в Федосеево за вещами. В этой деревне у них были знакомые, у которых они снимали каждое лето комнату. Федосеево очень нравилось Валерию Геннадьевичу. Старый кедрач, пруд, лесная дорога на речку. И вдруг на него напала грусть, будто он расставался с этим местом навсегда, прямо непреодолимая грусть. И тогда он заторопил своих, а когда пришли на автобусную остановку, он взял такси, как раз подвернувшее к ним, хотя вполне спокойно можно было уехать автобусом. На море, поздним вечером, когда жена с дочерью уйдут в кино, он, по обыкновению, будет сидеть у самой кромки тихого прибоя на камне. Выйдет луна и по-новому осветит воду — она станет неподвижной, странно засеребрится,— мертво и пугающе. И Валерий Геннадьевич вспомнит одну ночь в Федосеево, когда он тоже оказался один на улице: над черным кедрачом взошла луна и осветила росную траву, которая серебряно побелела. И он, глядя на все открывшееся в ночи, ощутил непонятный страх и печаль. А все кругом оставалось совсем неподвижным, замершим. Он вошел в дом, увидел в проходной комнатушке сидящую на топчане старуху, мать хозяйки, не удержался и спросил: Что это на дворе так? Странно. Трава будто в инее. Это от луны, что ли? Старуха выглянула в окно, из которого тоже было видно белесую полянку с высоченной неподвижной луной над темными столбами кедрача, и сказала: — Это — бель. Вишь ты, бель пала. — Бель? А что это такое? — А бог ее ведает. Роса кака-то... Вот и запала ему в душу и в память бель. Странно, что именно море напомнило ее. Вот уж не думал он! Еще больше удивится он, когда поймет, что, сидя у моря, загрустил о кедраче и Федосееве. Вспомнит, что там уже подкапывают свежую картошку и едят ее с малосольными огурцами. А как прохладны звездные августовские ночи в Сибири! И с вечера уже можно протопить печь, лечь, почитать, погасить свет и раствориться в темноте, чтобы долго-долго спать, изредка просыпаясь, увидеть не поредевшую за окном тьму и снова спать. Море совсем присмиреет и едва слышно будет робко подбегать к его ногам и тут же соскальзывать назад. И он снова испытает к морю чувство, похожее на благодарность, признательность. Еще на море он будет вспоминать звездное небо... Когда-то, во времена его детской астролябии, он хорошо изучил звездную карту и научился различать созвездия. Потом отошел от этого увлечения, кое-что забыл, а теперь с радостью, с замиранием сердца, станет вспоминать и отыскивать полузабытые сочетания звезд с удивительно будоражащими воображение названиями.