Сибирские огни, 1978, № 7

— Я в жизни маловезучий... Были у меня хорошие родители. Образованные. Погибли. Ну, пошли детские дома... В Сибири, между прочим, тоже жил. Кончил школу—война. Пошел. И в Крыму был, и под Новороссийском. Два года почти. А потом в плен попал. Д а ... Было такое. Попал. В Германии помаялся. Потом вроде как повезло. Перегоняли с места на место, и воздушный налет. Шум, суета, мы бежали. Партизанил в Чехословакии. Сейчас привези в горы, кажется, каждую тропинку найду. Ну, вот так... Вернулся. Ничего. У других хуже было. Влюбился, знаете... Вот уж влюбился в одну солдатскую вдову. Только вместе зажили... И, поверите ли, бывают такие случаи... Вернулся ее бедолага живой, хоть и не вполне здоровый... И ушел я... А больше уж не хочу ни с кем. Душа не лежит... Вот так. Ну, образования получить не успел. В войну к автотранспорту привязался. Машины знаю всех всемирных марок... Шоферил. Теперь в завгарах. Видишь, толстею. Куда в кабину-то! Должно быть, наследственное. Но так в общем и целом здоров... А в Крым каждый год езжу. В отпуск. Привык. Да и чего дома сидеть? Скучно!.. Валерий Геннадьевич слушал Льва Сергеевича и думал: этот толстяк производит такое благодушное, почти легкомысленное впечатление, что и представить трудно его сидящим в фашистском концлагере или стреляющим из автомата где-то в засаде на горной дороге в Чехословакии.. И как много приходится людям переносить и переживать! Как много может вынести человек! Какой же бедной событиями оказывается его собственная жизнь! Как он сам неподвижен, ленив, пассивен. «И поделом тебе досталось от Сережки Яновича! Поделом! Хотя, конечно, Янович мог бы и не быть столь грубым, так явно не обнаруживать свою неприязнь...» Когда он выложил свои два заявления — о характеристике для участия в конкурсе и об отпуске — на стол Яновичу, тот даже не удивился. Зато разозлился сразу. — Решили покапризничать? — Нет, просто не согласен с несправедливостью. — Ах, они обижены! — Почему ты со мной таким тоном говоришь? — А каким прикажешь, если ты ведешь себя как капризная баба? — А ты как себя ведешь? — Я — руководитель. И я отвечаю за работу в целом. Если мне нужен человек, то я для него сделаю и не такой пустяк. — Я, мне, меня, для меня,— передразнил Валерий Геннадьевич своего шефа. — Ах, ты! Наивняка строишь из себя. По-твоему, я должен говорить: мы, нам. Или, может быть, мы с тобой? Вот хрен! Только так: я, мне, для меня! Пока я тут руководитель! Да , началось вот с этих двух, таких не профессорских слов: «наивняк» и «хрен». Валерий Геннадьевич и забыл, что Сережка Янович всегда был грязнословом. Он много лет не слышал от него ни одного бранного слова. А тут его разнесло. Валерий Геннадьевич ответил: Это называется мания величия. Ты уже стал больным человеком. А иди ты!.. Тоже мне — больная совесть человечества нашлась! — Ты почему матюкаешься, профессор ты!.. — Осатанел ты мне. — Ах, вот как! Тебя стесняет моя порядочность, — Не перевариваю таких порядочных!..