Сибирские огни, 1978, № 7

176 ках первоначальных вариантов пушкинских поэм». Выписывая эту пространную цитату, я ду­ мал о близости ситуаций — описанной Мар­ шаком, и той, которую я наблюдал на про­ тяжении работы над разбираемыми поэма­ ми. Очень это точное определение — «позиционная война». Даже в самых энер­ гичных работах, как «Купава» Л. Мерзлики- на или хроника Г. Панова, неотступно дум а­ ешь о письменном столе, а не о ветре и поле, о спокойном исполнении, об уже хо- женных дорогах, по которым поэт идет без риска оказаться в незнакомом месте. Ни разу не испытал я при чтении радост­ ного холодка неизвестности, разведки, того внезапного испуга сердца, которым узна­ ешь след вдохновения, по которому чувст­ вуешь, как опаляет тебя резкая, новая, за­ конченная строка или строфа, пришедшая к поэту ранее остального текста: такие строки узнаешь сразу, хотя, может быть, не сразу объяснишь, по каким признакам. Возможно, что один из важных признаков такой строки — афористичность, та абсо­ лютная ясность, которая не выстраивается, а, кажется, дается 'сама собою. Афоризм , как совершенная статуя, не оставляет чер­ новиков, все лишнее убрано без нашего присутствия. А в наших примерах мысль ча­ сто сырая и оформляется тут же, без осо­ бенного к ней уважения и даже в наиболее завершенных образцах остается вялой. Пусть эта истина простая, банальная — куда ни шло, но только на переднем крае есть настоящее тепло. (М. Ю д а л е в и ч). Ах, песня — невеста России, счастливая мать и вдова... (Г. Па н о в ) «Высланная далеко вперед строка» узна­ ется и по такому субъективному признаку, как немедленное запоминание помимо воли, как нетерпеливое желание кому-то сразу прочитать ее. Увы, это чувство при чтении избранных нами поэм не часто. И редко встречаются виртуозная частность, безу­ словная меткость, яркая образность. Это ведь тоже следствие недостаточно сильной мысли, недостаточно широкого взгляда, по­ тому что, если, положим, Б. Пастернак пи­ шет в поэме «1905 год» вот такую строфу пейзажа: Точно Лаокоон, Будет дым На трескучем морозе, Оголясь, как атлет, Обнимать и валить облака, — то он принимает на себя страшную ответ­ ственность обеспечить этот могучий образ соответственным развитием характеров и такою же силой сюжетных обстоятельств. Ну, тут, положим, сразу чувствуется держа­ винская, не наследуемая современной поэ­ зией, традиция. Однако можно взять при­ мер поближе, из такой всем знакомой и такой «простой» «Строгой любви» Я. Смеля- кова и посмотреть хотя бы один портрет: ...по сухому снежку Москвы одиноко шагает Яшка. В отрешенных его глазах, не сулящих врагу пощады, вьется' крошечный красный флаг, рвутся маленькие снаряды. И тут снова станет ясно, что такой порт« рет дальше короткого стихотворения и тре­ бует последующей убедительной мотиви­ ровки, образ именно поэмный, обещающий даль. И какая при этом собранность и при- цельность, какая единственность словаря! В том и привлекательность и трудность поэмы, что она ищет диалектический об­ раз, соединяющий близь и даль, исчерпан­ ность и неисчерпаемость, завершенность и бесконечность. Стихотворная единица таит в себе множественность. Она всегда — ствол с разветвленной корневой системой, при этом каждый корневой отросток мо­ жет быть сам стволом. Поэма живет орга­ ническими законами и устроена как сол­ нечная система, где нет недвижных пред­ метов, а все в постоянном обращении. Не зря Блок говорил, что поэт должен быть «больше себя». Иначе этих сложней­ ших задач не разрешишь. А помочь стать «больше себя» может только традиция. Она одна может поить иссякающие или слабые источники, если о ней будут не просто го­ ворить (или отговариваться, у традиции нет обыкновения спрашивать: «ты меня ува­ жаешь?», она не навязывается), а чувство­ вать ее в кровеносной системе своего сти­ ха, дышать ее пространством и временем, ее комосом и историей. Традиция — это акустика поэзии, возможность ее хорошего произношения и хорошей слышимости, ког­ да голос поэта мощен и естествен и не видно физического усилия, с которым он подвигает стих. Дело, конечно, не в непременной мета­ форичности языка. При невыстроенности или недостаточной свободе поэта внутри материала метафора даже и враг ему, по­ тому что непременно покажется чужерод­ ной, выдаст себя декоративностью , неумест­ ной нарядностью. Брюсов даже теоретически мотивировал возможность поэзии «достигать своих це­ лей, не прибегая к пластичности. Особенно в произведениях эпических, где характери­ стики выведенных героев, их действия и общие картины так много говорят именно чувству читателя, хотя отдельные образы и не обращаются к его зрительным вос­ приятиям». Все дело в том, как разуметь пластич­ ность — как орнаментальность или как ор­ ганическую гибкость мускулов стиха. Без метафоры можно обойтись, хорошо, рабо­ тающий стих выдержит нагрузку даже и са­ мой прозаической реальности и не утратит ясной подвижности и свободы, но все это опять при тысячекратно подчеркнутой вер­ ности поэтического ч у в с т в а . А эта вер­ ность узнается по единичности, необезли- ченности стиха. При первенстве рассудка в стихотворении, а в особенности в поэме, начинает царить обобщенно-типическая сти­ хия: просто деревня, просто город — голая математика. И в результате — неиспользова­ ние резервов человеческого восприятия, пренебрежение к этим неисчерпаемым ре- *