Сибирские огни, 1978, № 7

ские (как Пушкина корили после «Полтавы» за низкие слова «усы», «пора», «вставай», «ого» и т. д.). Теперь мы уже знаем право­ ту слов Есенина: «Нечистых слов нет, есть только нечистые представления». Нечистые именно в смысле неточные, непроясненные. Лирический герой поэмы Леонида Мер- зликина «Купава», например, тоже как б уд­ то не особенно следит за нарядностью сло­ варя и тоже не страшится косноязычия, но тут экспрессивная сила выражения мотиви­ рована страстностью и неясностью самого порыва героя, смятением поиска. Поэтому автор может начать поэму с немыслимого аккорда, где смешает небо и землю , высо­ кое и низкое, поэтическое и обиходное: Осыпаются зори, Лепестки, лепестки... Читатель уже настраивается на нежный лирический сказ, на элегическую интона­ цию, а поэт ему через запятую : А у нас на заборе Потерялись носки. Так выговаривается живое нациочальное самосознание поэта, хорошее чутье народ­ ной стиховой культуры — ведь он частушкой начал поэму; вовсе не ища этого сознатель­ но, сразу вошел в сюжет, без разбега, но с тем точным камертонным ударом , который сразу определил и тональность читатель­ ского восприятия. И обнаружилось в этом начале невеселое озорство и предчувствие, что несладок будет путь лирического героя, умеющего совмещать в себе красоту и иро­ нию. Случайно услышав от прохожей цы­ ганки об ожидающей его, о сужденной ему мечте с именем Купава (то ли женщина, то ли поэзия, то ли цветок?), лирический ге­ рой устрем ляется за нею с юношеской б ез­ оглядностью : Торопливою горстью Сквозь колючий озноб Я с веселою злостью Пил отраву взахлеб. / Этот бег и захлеб он выдержал до конца поэмы, до конца выверил интонацию и ав­ торской речи, и речи героев, всю обыден­ ную простоту деревенского словаря — от ребяческосо — ■) — Чо! Цыганочку сбацам? Сбацам, чо ли? — Ага — до стеснительного мужичьего, когда взрослый человек, пряча глаза от мальчиш­ ки, ищет ту же Купаву и братается с маль­ чиком в этом поиске: Справку взял в сельсовете. Жму в чужие края. Есть Купава на свете, И твоя, ц моя... ...Прикипела, я чую, \ Тут вот, где-то в груди. \ Ты за речку за Чую К Чугунихе сходи. Ты скажи, не такой уж Я подлец. Пусть поймет. Вез любви не построишь Жись хорошую... Вот Л. М ерзликин знает простую тайну, что чувство должно быть ясно, и когда оно та­ ково, то сам собою явится и достойный подход к теме, и равновесие реального и поэтического времени, и глубина мысли. У Пастернака, сказавшего однажды, что ис­ кусство пишет не человека, но образ его, есть уточнение еще более важного свой­ ства, что искусство — это запись не действи­ тельности, а ч у в с т в о , которым смещ ает­ ся действительность при восприятии. Мы в последнее время стали словно сты­ диться чувства и непременно настаиваем на первенстве мысли (даж е и термин такой придумали — «интеллектуальная поэзия») и стыдим ся пушкинской фразы о том , что «поэзия, прости господи, должна быть глу­ повата», которой он укорил Вязем ского, когда тот уж очень заумствовал в стихах. При этом не забудем , что, оценивая самого интеллектуального (и не в манерном ны­ нешнем смы сле, а в смысле самом высоком и подлинном) русского поэта Евгения Бора­ тынского, тот же Пушкин писал: «Никто бо­ лее Боратынского не имеет ч у в с т в а в своих м ы с л я х и вкуса в своих чувствах». (Разрядка моя.— В. К.) Какое прекрасное прибавление о вкусе в чувствах, какое верное и современное! Потому что мы порой забываем, что и в поэ­ тическом чувстве важна соразмерность (вкус), склоняясь то к полному отрицанию чувства (ради ложно понятой мы сли), то на­ деясь на «нутряную силу», которая спасет и вывезет. Этой чистоты и соразмерности ещ е недо­ стает умному и сильному поэту Геннадию Панову. В его поэме-хронике «Паново» за­ дача поставлена слишком гордая и боль­ шая, не всегда по поэтическим средствам художника, и он избирает лирического ге­ роя, который может скрывать неуверен­ ность излишней жестикуляцией, «брать на горло». И когда этот лирический хронист представляется, становится немного не­ ловко за него, ибо делает он это суетливо, без должного чувства собственного досто­ инства, которое мы привыкли чтить в авто­ рах даже сельских хроник. ...По раскопкам и по архивам — не кладите нам палец в рот — от Урарту до древней Хивы каждый чешет что Геродот. А родное село над речкой, потерявшей в песках свой след, ждет, когда же скажет словечко об истоках его поэт. ...Незазорно ради основы покопаться в родной золе. Я. Панов из села Паново, ч говорю о своем селе. Видите, будто извиняется, и тем унижает задачу. Но вообще внутри самой хроники путь избрал верный, написал конкретных людей, подлинные характеры, в нескольких именах представив бесхитростную жизнь прадедов, часто тративших силу на лихие забавы вроде охоты на волка с молотком вместо ружья. Мчатся кони, в крови кипенье, под копытами степь дрожит.