Сибирские огни, 1978, № 7

13 курточках, конечно же — с гитарой. Валерий Геннадьевич все никак не мог их сосчитать. Кажется, там было три девушки. А парней оказывалось то четыре, то пять, а то только два. Еще в вагоне ехала м<}лодая семья — все очень крупные, большие — и муж, и жена, и даже мальчик лет семи. С другого конца вагона приходил к ним Григорий Иванович, пожилой, усатый, куривший трубку, он объяснил, что едет со своей старухой в гости. Этих пассажиров Валерий Геннадьевич еще различал, а остальных просто не видел, они расплывались у него перед глазами сплошным пятном. Сведения о них, чаще всего забавные, приносил Лев Сергеевич.— Во втором купе,— говорил Лев Сергеевич,— один мужчина, только что проснувшийся, уверен, что мы едем в Киев. И хохотал, тотчас покрываясь прозрачными каплями пота. Валерий Геннадьевич удивлялся своей неприязни к компании студентов. Но как раз к студентам он все-таки имел кое-какое отношение, ему казалось, что он знает психологию этой молодежи, их интересы, даже язык. И никогда он не брюзжал, не вступал ни в какие конфликты со студентами, с теми, с кем общался. А к этим сразу почувствовал неприязнь. Они были шумливы, но в меру. Пели под монотонное бренчание гитары, но не бесконечно и вполне терпимо. Позже, на море, он не раз еще их встретит. Однажды они будут сидеть на лавочке, поставив рядом кружки с пивом, банку с баклажанной икрой и газету с мелкой сушеной рыбой. В другой раз он встретит на набережной двух парней из их компании, продающих крабов — черноморскую краснуху, и злорадно подумает: допрыгались, деньги кончились, теперь частным промыслом занялись. Тогда он снова подумает, что его первое впечатление в поезде было правильным. Это совсем пустые молодые люди — одно кривлянье и никакого содержания. А может быть, он стал испытывать к ним нехорошее чувство, когда заметил, что один из них, едва они столкнулись у вагона, еще на вокзале в Москве, стал пялиться на Светланку. А та сразу это заметила и нарочно отворачивалась, но он-то знал, чувствовал, по ее позе, по повороту шеи, по голосу, что ей приятно такое внимание. Что ж поделать, девчонке шестнадцать лет, и она способна почувствовать взгляд, обращенный на нее. Валерий Геннадиевич не отдавал себе отчета в том, что студенты, чем дальше, тем больше, занимают его мысли, и он то и дело возвращается в размышлениях к ним, к их внешнему виду, поведению, взглядам, которыми они его награждали, все больше догадываясь, что совсем их не знает, а то, что было ему известно по своему институту — это очень поверхностные впечатления. Он все еще не различал их по отдельности, теперь уж нарочно воспринимая студентов как единое целое, немного от злости на них, на их независимость, непочтительность, равнодушие, а также для того, чтобы легче угадать их общее, характерное для них всех. Впрочем, девчонок он уже различал. Они все оказались очень симпатичными. Одна — маленькая, светленькая, с тонкими бровками и в меру вздернутым носиком, мяконькая, нежная. Две другие — высокие, с хорошими бюстами, длинными ногамр. Одна — темная, черноглазая, украинского типа, настоящая красавица, другая — желтоволосая, попроще, с немного длинноватым носом, но приятная, располагающая, улыбчивая. Эту последнюю он даже запомнил по имени — Нина. Наверное, ее чаще других окликали. Может быть, всем хотелось, чтобы она была рядом?