Сибирские огни, 1978, № 7

126 поселка. Алексею Антоновичу было приятно это внимание и молчаливое ожидание. Он все полнее осознавал значительность дела. — Что вы скажете о записке? — спросил он у Зыкова. В ответ Зыков неопределенно пожал плечами. Это могло означать и «ничего особенного», и «поживем— увидим», и многое другое. Странная манера у Зыкова. Пожмет вот так плечами или улыбнется, а ты гадай, что у него на уме. Работу делают одну, но Зыков все вроде бы особняком держится, идет по какой-то ему лишь видимой тропке. Ясно же, что записка может приобрести большое значение. Не может не понимать этого Зыков. А если все-таки действительно не понимает? Хорошо, что пошел с ним к Минькову. Какой-то внутренний голос подсказал, что надо идти. Навстречу им с пустой кошелкой медленно шествовала Агафья Платоновна. Зыков еще издали приветливо помахал рукой, поздоровался. — Мы к вам, Агафья Платоновна. — А я в Магазин собралась. Ну не беда, идемте. — Мы, собственно, не лично к вам. В гостиницу определиться надо бы.— Жить тут собираетесь? Ничего не нашли,'значит. — Не нашли, Агафья Платоновна. — Места-то в гостинице есть? — Без малого пустая. Приехал вчера один постоялец, а больше-то никого нет. — Он еще не уехал? — Утром хотела проведать, а гостиница на замке. Ушел, должно, куда-нибудь. Да вы не беспокойтесь. Ключи у меня запасные есть. Открою. — Вы, Агафья Платоновна, идите по своим делам, а мы посмотрим, может быть, постоялец вернулся, и гостиница открыта. Вчера он встречался с кем-нибудь? — Да нет. Носа никуда не высовывал. Записку со мной Вере Мйхай- ловне отправил. Господи! — вдруг спохватилась Агафья Платоновна.— Про Верочку-то голубушку я ему ничего не сказала. Нет, постойте... Когда Верочку подымали, я его как будто видела. Или приблазнилось мне? Наверно, приблазнилось. Обеспамятевшая’ была. Алексею Антоновичу хотелось уточнить эту деталь — видела или не видела,— но Зыкова интересовало иное. — Он, этот постоялец, бывал здесь и раньше? — Нет, не бывал. — Вы, Агафья Платоновна, могли и запамятовать — людей к вам приезжает много. — Такого не запамятуешь. Дерганый какой-то. И табачище палит— за артель мужиков. — Это плохо. И Алексей Антонович и я — некурящие,— с вполне серьезной озабоченностью сказал Зыков. — Я ему скажу, чтобы поменьше дымил. Ну вы идите, я чуть погодя подойду. В магазин мне надо, хлеб вышел. У Клавки могла бы взять, ее магазин поближе, а не хочу. Видеть ее не желаю. — Чем она вас так обидела? —-спросил Зыков. — Меня-то ничем. Степку она охмуряла. Теперь, небось, радуется, что Верочки нету. Ну идите, идите, я быстро. Она пошла, по-утиному переваливаясь с боку на бок. Зыков постоял, что-то соображая. Алексей Антонович, мне хочется побеседовать с этой продавщицей. Алексей Антонович пожал плечами — делай, как знаешь. Его самого