Сибирские огни, 1978, № 7

правой рукой картонку, образовавшую с диаметром круга астролябии некий угол, он бросился домой, к столу, к бумаге, к транспортиру, измерил, записал, вздохнул. Но он все еще дрожал. И это могло отразиться на измерении. Он снова вышел на крыльцо, в неподвижный ледяной холод, под звезды, будто шагнул в саму Вселенную, дерзнувши что-то в ней угадать при помощи своей астролябии — жалкой, из картонки и фанерки, и все- таки великой — ведь она всякий раз показывала, где он находится в этом бескрайнем мире, и уже этим подтверждала его существование. Он есть, раз он находится в этом, измеренном, определенном ею месте. Астролябия была неотрывна от моря. Как часто они играли в море! Чем это объяснить? Они угадывали море в самом неожиданном. Даже вообще ни в чем. Залезут на крышу дома, оглянутся по сторонам -— и покажется им, что вокруг море. Оно виделось им в небе, в плеске света и тени, в кронах деревьев, они слышали его в шуршании тополей. Кто же из них стал моряком? Один только Боря М’асленкин, по прозвищу матрос Киска, в отличие от легендарного матроса Кошки. А остальные так и остались на суше, на земле, и вряд ли многие совершали дальние путешествия и, может быть, так никогда и не увидели моря,— ведь вот и он сам дожил до сорока семи, а моря не видел. И что же тогда за цена их играм, мальчишечьим мечтам? Цены нет. Это был просто бесценный дар детства. Идея ехать от Москвы поездом целиком принадлежала ему самому. Впрочем, были к этому и некоторые причины. Во-первых, его внезапная, сумасшедшая решимость, когда нельзя было ждать ни одного лишнего дня (все же он опасался — хватит ли у него характера надолго). А, во- вторых, они не достали прямых авиабилетов до Симферополя, им продали билеты только до Москвы. И тогда Валерий Геннадьевич подумал, а почему бы им не поехать от Москвы поездом, с каждым часом приближаясь к морю, к южным благодатным землям, на станциях покупать дешевые яблоки, арбузы или что там еще в это время могут продавать, что успеет уже созреть — огурцы, конечно, помидоры, вареную картошку. Набрать всего в обе руки, притащить в вагон, высыпать на тесный столик •и поесть всем вместе, подшучивая, наслаждаясь,— красота! Он никогда не жил в теплых краях, но иногда, лежа вечером в постели, неожиданно начинал мечтать о том, что неплохо было бы жить где потеплее, иметь за городом фруктовый сад и в конце лета сидеть в тенечке, в тгшин'е и слышать, как ударяются о землю сорвавшиеся с ветки созревшие яблоки-антоновки. Почему антоновки, Валерий Геннадьевич не знал. Казалось, что поезд хоть как-то осуществит и эти смутные мечты. Вслед за этим решением естественно выяснилось и следующее — задержаться на денек-другой в Москве. В аэропорту, во Внуково, настойчиво приглашаемый в автобус-экспресс шофером, он еще бодро улыбался жене и дочери, вспоминая про себя разные хорошие слова из песен, стихов, радиопередач о гостеприимстве столицы, и продолжал верить, что все устроится наилучшим образом в этом огромном городе с крупнейшими гостиницами, в каждой из которых, пожалуй, можно поселить половину населения его родного городка. Жена Валерия Геннадьевича — Галина Петровна, по обыкновению была совершенно спокойна и абсолютно уверена в полном неуспехе. Найти летом, в Москве; гостиницу — это сверхнаивность. И она предлагала не мучить себя, а' сразу ехать на Курский вокзал, узнавать о поезде в Крым, занимать очередь, а в случае нужды и переночевать там же.