Сибирские огни, 1978, № 7

1 12 И САЙ К АЛ АШ Н И К О В — Замолчи, Ефимша! — поморщился как от зубной боли Константин Данилыч.— Не твоего ума дело. — А я чего лишнего сказал? Дураку понятно, Степку кокнуть хотели. Он многим тут насолил. Больно прыткий! Допрыгался! — Замолчи, тебе говорят! — гневно крикнул старик.— Возьми в соображение, человек убит, человек, балда ты этакая! От одного этого протрезветь надо бы. — Молчу, батя, молчу. — Вы уж извините,— сказал Константин Данилыч.— Как выпьет, так понесет околесицу. Нельзя тебе пить, Ефимша. — Будто я пью— годом да родом. — И годом да родом нельзя. Или ложись спать. Маруся, постели ему.— Я посижу. Я молчать буду, батя. Агафья Платоновна калила всем чаю, поставила на стол пироги с брусникой. Зыков без стеснения уминал пироги, пил стакан за стаканом крепкий чай, чем привел Агафью Платоновну в умиление. — Ты, думаю, добрый парень. Худой да злой человек так есть не умеет. Уж я знаю. — А мой друг? — спросил Зыков, кивнув на Баторова, который почти ничего не ел и чаю выпил один стакан. — Молодой он еще, твой друг-то, тяжко ему,— Агафья Платоновна горестно, по-бабьи вздохнула.— Господи, милостивый, что же это деется! Верочка, Верочка... — Вы все выстрел слышали? — спросил Зыков у Константина Да- нилыча.— Как не услышишь. Окно-то открытое было. — А спустя какое время закричал Миньков? — Сразу же после выстрела,— сказал Константин Данилыч. — Сразу же, сразу,— подтвердила Агафья Платоновна. — А я не слышал ни выстрела, ни крика,— сказал Ефим,— Я в это время в сенях сидел. Курил и про жизнь думал. — А к ручью вы ходили? — спросил Зыков. — Да нет. Когда они повалили из дома, я подумал, что Куприяна Гавриловича провожают. — Гостей, кажется, бегом не провожают,— усмехнулся Зыков. Он заметил, что последние его вопросы и усмешки насторожили Константина Данилыча. Старик, подумав, сказал: — Мы не бежали. В сенях темно, шею сломать недолго. На улице — там — да, бежали. «Старик умен и догадлив»,— подумал Зыков, с интересом разгляды- зая его иссеченное морщинами, суровое лицо с глубоко запавшими ястребиными глазами. С Ефимом как следует" поговорить, конечно, не даст. Но попробовать надо. — Сколько же времени, Ефим Константинович, вы в сенях сидели? — Помнит он! — пренебрежительно махнул рукой Константин Данилыч. — А вот и помню! Зашел в дом — никого. Стол не убран. Бутылка стоит не допитая. А я чистоту люблю. Приборкой занялся. — Ну что ты врешь! — возмутилась Маруся.— Сидит трейлет языком, а люди, делом занятые, его слушать должны! Приборкой сроду не занимался. — А тут занялся. Бутылку опростал. В дом в сопровождении председателя поселкового Совета зашел Алексей Антонович. Увидел, что Зыков и Баторов сидят за столом и распивают чай, в удивлении изогнул брови и, глядя куда-то поверх их голов, отрывисто бросил: