Сибирские огни, 1978, № 7

Зыков и в самом деле задремал. Проснулся от того, что машина остановилась. Она стояла у большого дома с освещенными окнами. Встряхнувшись, вылез из машины и следом за Алексеем Антоновичем и Мишей поднялся на крыльцо. В доме было много людей. Они молча расступились, и Зыков увидел убитую. Она лежала на сдвинутых стульях, укрытая простыней. С чистым, девственно белым полотном простыни, никак не вязались заляпанные грязью сапожки. У изголовья горбился узкоплечий человек с красными воспаленными глазами. Увидев Алексея Антоновича, он тяжело приподнялся, всхлипнул. — Горе-то у меня какое, Алексей Антонович!.. — Крепись, Степан Васильевич,— Алексей Антонович сжал руками его плечи, усадил на место и приоткрыл простынь. Лицо убитой было мраморно-белое, от всего отрешенное, но у плотно сжатых губ сохранилась горестная складка, и Зыков подумал, что последнее мгновение этой женщины было поистине трагичным. Очень может быть, что меркнущим своим сознанием она поняла всю непоправимость происшедшего, но выразить свою горечь не успела. Жизнь человеческая... Как легко ее оборвать... Совсем некстати вспомнил о своей новорожденной дочери, и волна печали, неведомой раньше, тупо толкнулась в сердце. Алексей Антонович опустил простыню, покачал головой, сел рядом со Степаном Мияьковым. — И-да... Как же это произошло, Степан Васильевич? — Не знаю... Шли рядом. Вдруг... Она крикнуть не успела,— Неверными, подрагивающими пальцами он достал из заднего кармана спортивных брюк сигареты, закурил; взгляд запухших глаз был зётрав- ленно-блуждающим.— Навзничь повалилась. — Подождите, Степан Васильевич. А выстрел вы слышали? — Слышал. — Откуда стреляли? — Не знаю. Но вроде бы со спины, с пустыря. — Когда шли, вам никто не встречался? — Нет. Никто. — У вашей жены были враги? — Не знаю. Не думаю. — Да вы что говорите-то, господь с вами! — Вперед выдвинулась пожилая толстуха с мокрой шалью на, плечах,— Какие могли быть враги у Веры Михайловны. Для всех она была как родная. Что до меня, так я бы ее, голубушку, собой от пули заслонила. Такой цветочек срезали! — Полные ее щеки затряслись, на них засветлели слезы. Внимательно выслушав ее, Алексей Антонович задумчиво сказал: — Странно... Кому же она могла помешать? — Не в нее стреляли! — крикнул Степан Миньков, вскочил, сжал кулаки.— В меня целились! В меня! Это я должен был лежать здесь! Сволочи ненавистные! Диковатым, злобным взглядом он смотрел на столпившихся людей. Зыков'тоже начал вглядываться в лица. Люди стояли, понуро опустив головы, словно все они были виноваты перед Миньковым. А он, кажется, вместе с негодованием выплеснул остатки сил, мешком осел на стул и начал судорожно всхлипывать. Зыков невольно попытался примерять все случившееся к себе и плотно сжал зубы. Когда вместо тебя гибнет другой, гибнет только потому, что оказался рядом, причем этот другой — любимая женщина... нет, такого и врагу не пожелаешь. Ногой подвинув стул, Алексей Антонович сел рядом с Миньковым, попросил: