Сибирские огни, 1978, № 6

42 Д. КОНСТАНТИНОВСКИИ Замерла. Ничто не поколеблет ее поверхность. Потом, днем, выражение лица* ее не однажды изменится,— приле­ тит и умчится ветер, выйдет на небосклон солнце, облака добавят от себя свои оттенки... Ветер порывами раскачивал деревья, по кронам будто ладонью про­ водил, взлохмачивал, задираясь; прогибал стволы, и деревья склонялись к дороге, как вглядывались, друг из-за друга, вдаль,— кто там, от гори­ зонта, мчится чуть свет по совсем еще пустынной дороге... Когда Гера­ сим спустился, въехал под них,— кивали, узнавая, напутствуя. Все было еще, до восхода, без красок; черно-белый фильм, раскру­ чивающийся навстречу бетонной дорогой, кадры разделены температур­ ными швами. И в машине Герасим продолжал слышать теплый Ольгин запах; ее тепло и ее запах были с ним... Сказки ему опять рассказывала. «Технарик мой, Иван-царевич... Ну как тебе Кощей Бессмертный?.. Забыл: не гляди назад, когда идешь за Василисой... Из-за этого немно­ гие только царевичи выходят... Оглянешься — и останешься. И потеря­ ешь свою Василису...» Ее голос, ее дыхание, глаза у его глаз в темноте! «Технарик мой, Иван-царевич... Не тревожься ни о чем, все будет хорошо. Пусть твоей душеньке станет спокойно... А Василиса твоя с тобчй. Так надо,— чтобы Иванушка и Василиса были вместе. Только вместе — целое... Я знаю, я все буду делать, как должна Василиса Пре­ мудрая... Слишком точная в нас с тобой запись, никуда нам друг от дружки не деться... Будет хорошо, не тревожься...» Гладила его лоб, обнимала за шею. «Технарик мой, Иван-царевич... Ничего, что печальные дни, ведь в эти дни мой любимый стал победителем... Хороший ты мой, на реактор съездил комарика увидеть... Не надо, не горюй, что так получилось, что ты всем должен, раздашь свои долги, ты большой...» Тепло головы, тепло плеча... Доброе утро, любимая. Доброе. Любимая, жизнь моя, доброе утро. Напротив Каштака Ольга довернула рукоятку. Мотор заполнил всю тишину. Кругом все еще спало, погруженное в себя,— вода, горы, лес, не­ бо,—- утренним мирным, надежным сном; только стук мотора одиноко безостановочно бился в тишине, в тумане, посреди сна, и спокойную, ровную воду резала надвое лодка. Сидела на корме, съежившись... Никаких желаний... Куталась в кошму, которую дал ей Федя. Нехотя, будто заставлял кто-то, прятала в рукав свободную руку, чтобы согреть; прикрывала колени; поправляла кошму, когда та начинала сползать на дно. Держала прямо на красные огни, еще яркие в предрассветных сумерках. В ней сна не было. Ничего не сказала Герасиму... Сама. Снег на гольцах засветился, белый на вершинах, на южных скло­ нах — алый. Ничего не сказала, потому что ничего не знала... Измучилась от него, обессилела, опустошилась, обескровела; кру­ гом все от него болело, ни мысли н,е стало, ни желания теперь у нее без