Сибирские огни, 1978, № 6

170 ВИТАЛИЙ КОРЖЕВ ченко с родной сельщиной и с городом складываются очень непросто: крестьян­ ские, деревенские корни цепко держат его, неизбывная любовь к матери-природе не отпускает его сердце, и он часто туманится, даже сомневается в прочности и долговеч­ ности своих связей с землей, почвой, отчим домом: «А сможем мы или не сможем быть вместе — не знаю, прости». Мотивы неприятия города, даже его враждебности миру природы находят свое выражение в символическом образе «поез­ да»: Зимний мир. успокоясь. До утра приумолк. • Только топает поезд, Как подкованный волк. По каким-то внутренним ассоциациям мне сразу же вспоминается «милый, милый смешной дуралей», жеребенок, пытающийся обогнать поезд, из известного стихотворе­ ния С. Есенина, хотя, разумеется, никакого прямого подражения великому поэту здесь нет... Героя А. Плитченко нередко точит еще старый, как мир, недуг, которым страдали герои многих «последних поэтов деревни». «Звезда полей» (Н. Рубцов), по которой они сверяли свой маршрут, выходя на широкую и трудную дорогу времени и жизни, иног­ да, как им кажется, начинает тускнеть пе­ ред ликами ярких неоновых огней города. И вот, убеждая себя «не плутать или долю пытать», сознавая, что «приспело время в землю корнями врастать, делать дело и ска­ зывать дело», и все-таки уходя из деревни, они не могут вновь и вновь не возвращать­ ся к ней, покаянно умоляя при этом: «Про­ сти меня, родина горькая, узнай, обогрей, приюти... Земля моя, любовь моя, горе мое...» И так они мучаются и мечутся, выра­ жая и пытаясь разрешить одно из объектив­ ных противоречий времени: И зачем ты, звезда городская. Загорелась на этом пути? Не удерживаешь, не отпускаешь И со мной не умеешь уйти. («Отпусти мое сердце на волю...») К чести нашего поэта, надо сказать, что даже такой душевный разлад, даже все эти сомнения, колебания, мучения рождали и рождают у него стихи и строки самобытные, искренние, выстраданные. Должно, видимо, пройти какое-то время, чтобы в сознании поэта деревня не заслоняла собою город, а сосуществовала бы с ним на равных пра­ вах, чтобы деревня и город явились двумя ипостасями единого целого — жизни. На пу­ ти упорных поисков такого идейно-художе­ ственного синтеза важным звеном в творче­ стве поэта стала крупная лирико-эпическая вещь — поэма «Екатерина Манькова» (1972), названная самим автором «Повестью о люб­ ви». В сюжетном и жанровом отношении это произведение отличает раскованная, сво­ бодная и — вместе с тем — сложно-развет­ вленная композиция. Впечатляющие стихо­ творные куски здесь органически переме­ жаются ясной прозой (например, отрывки из «дневника» и «общей тетради» одного Аз героев); основная сюжетная линия пере­ бивается мозаикой колоритных бытовых и жанровых сценок, лирическими отступлени­ ями, интермедиями, короткими рассказами о жизни людей села (непосредственно вро­ де бы и не имеющих касательства к судь­ бам главных героев) и т. д. Однако все это не только фон главной картины разыграв­ шейся человеческой драмы. Это продикто­ вано общим сложным замыслом поэта, стремящегося изобразить современное се­ ло возможно панорамнее, полнее, пытаю­ щегося осмыслить избранный им кусок жизни, отрезок времени синтетически це­ лостно, в непростом переплетении некото­ рых важных социально-нравственных и д у ­ ховных проблем, которые встали сегодня как перед деревней, так и перед городом эпохи НТР. Но ведь это все-таки повесть о любви,— скажет читатель. Что ж, тем сложнее и важнее насытить эту вечную тему животрепещущими запро­ сами, чаяниями, веяниями дня текущ его... В поэме А. Плитченко есть традиционный любовный треугольник. Традиционный, но довольно не банальный. Судите сами: сто­ личный поэт Василий Хомутов приезжает в село Беркуты и влюбляется в доярку Ека­ терину (до замужества — Манькову), жену скотника Василия Григорьева. Ответное чув­ ство молодой женщины настолько глубоко и сильно, что она бросает мужа и уезж ает с любимым в город... Полно, усомнится иной читатель, возмо­ жен ли даже в наше время такой мезаль­ ян с— доярка и поэт?! «Свинарка и пас­ тух» — вот это да, это по-нашенски, просто, понятно, естественно. А тут... Однако, мне кажется, автор умышленно, намеренно осложняет конфликт, бросая в объятия друг другу поэта и доярку. Каж у­ щаяся «нетипичность», исключительность любовной коллизии, обнаруживая явное стремление автора уйти от примелькавших­ ся, трафаретных литературных схем, особен­ но подчеркивает всю психологическую сложность и глубину человеческих связей и взаимоотношений, судеб и характеров внутри так называемых любовных треуголь­ ников, за которыми стоит жизнь... Всего этого, кстати сказать, как раз и не поняли некоторые критики, заявив, что «ав­ тор исходил из ложного замысла». «Оче­ видно,— писал, например, П. Ульяшов,— Плитченко, позавидовав успеху нашей д е­ ревенской прозы, захотел проделать подоб­ ный эксперимент в поэзии, стать этаким поэтом-«деревенщиком». И вот его поэти­ ческие, мятущиеся и мучающиеся герои заговорили языком беловского Ивана Аф - рикановича» 1. Но, во-первых, А. Плитченко вовсе не «захотел... стать этаким поэтом-«деревен- щиком». Таковым (если следовать термино­ логии рецензента) он всегда был. Деревня, ее люди, быт, природа и раньше питали, и сейчас питают его творчество. 1 «В мире книг». 1972, № 4 , стр. 32,