Сибирские огни, 1978, № 6
114 ВЛАДИМИР КУРНОСЕНКО — Хорошо, Виктор Сергеевич, я пригляжу. Мы встретились с Колей взглядом, и он улыбнулся мне. «Все в по рядке». Чай остыл. Мы отхлебывали его большими глотками и разговарива ли. После ухода Мурдасова Коля оживился. — Ну, здорово! А я думал, опухоль,— он весь светился и даже рука ми размахивал.— Знаешь, входим в живот, а я себе говорю: «Ну, конеч но, опухоль, опухоль, что же еще?» Нарочно... А где-то там, внутри, на деюсь... Ну хорошо! — Погоди радоваться,— сказала я,— еще не все. — Да нет, я понимаю, но все-таки.— Коля пробовал подавить улыб ку, но у него не получалось. Удивительный он все-таки человек, Коля... Лена, наша постовая се стра, сказала однажды: «Другие кричат, требуют, проверяют — ничего, относишься почти спокойно, а он подойдет и спросит — и неудобно ужас но, стыдно, если что-то не сделала». К нам Коля приехал три года назад. Оставил в городе жену, дочь, квартиру и хорошую работу в клинике. Когда его узнали в нашем горо дишке поближе — удивились. Как, как это он, такой «положительный», мог решиться на такой поступок?! Очень это всем хотелось знать. Сам Коля никому ничего не рассказывал. Через год, когда получил трехкомнатную квартиру, он взял двухне дельный отпуск за свой счет и вскоре привез откуда-то из деревни свою мать, двух сестер и целую кучу племянников. Тут все й объяснилось. Он остался единственным мужчиной в доме, когда ему было шесть лет, и с тех пор не забывал об этом никогда... И когда валил с мужиками лес, и когда работал на шахте и училсй в вечерней школе. И потом, когда поступил в институт и женился. Однажды жена сказала: «Хватит! Пора о своей семье прдумать!» Думал Коля около двух лет, отсылал в деревню деньги и думал. А по том приехал в наш городок. И теперь он отсылает деньги жене, и раз в год бывшая жена эта разрешает ему встретиться с дочерью и сводить ее в детский парк. В коридоре послышались быстрые шаги, дверь отрорилась, и в орди наторскую вбежала Зоя. — Катерина Ивановна! — глаза у нее были испуганные. Саша Губченко стоял у стола и слушал через фонендоскоп сердце Веры Алексеевны. Аппарат был отключен. Вплотную к столу была при двинута каталка. Веру Алексеевну собирались отвезти в палату, когда э т о произошло. Я забрала у Саши трубку. Он не вымолвил ни слова, но руки у него тряслись, и лицо, наполовину укрытое маской, было таким же белым, как она. Сердце Вер^ Алексеевны «молчало». — Интубируй снова,— сказала я Саше и начала наружный мас саж. Я давила на грудину. Тонкие хрупкие ребра выгибались у меня под руками. Ритм, ритм, ритм... Главное — ритм. Так, так. Так. И еще, еще, еще... Я работала минут пять. («Господи, виолончель... Господи, спаси ее... Где Мурдасов?.. Коленька, милый...») Я работала минут пять, потом меня сменил Коля. Сердце «не запускалось». Оставалось одно — прямой массаж. — Я моюсь.— Это Тамаре. Господи, да что же это?! Не думать, не думать о ней... Тазик с диоцидом, халат, спирт, перчатки... — Зрачок расширяется! — сказал Саша.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2