Сибирские Огни, 1978, № 5

190 БОР. ЛЕОНОВ школе и, как и все, учила историю. «Она не понимала,— пишет автор,— и не осоз­ навала, что эта самая история, которую она уже не первый год изучает по учебникам, присутствует здесь, в этой маленькой их комнатушке, в живых лицах, что бабушка Акулина Тарасовна, этот незнакомый чело­ век, ее мать да и она сама — обыкновен­ ные и мало кому известные люди, тоже участники истории, которую она учит, не­ легкой и не простой истории человечества, живущего на планете Земля». Писатель не всегда предоставляет герою право высказывать какие-то собственные суждения, умозаключения и т. д. Но есть среди его героев такие, которые выступа­ ют в роли авторских союзников по целому ряду важнейших представлений о сущест­ ве социальных, нравственных, этических от­ ношений в обществе. Союзничество это обеспечивает возможность укрепить свою концепцию, придать авторскому взгляду необходимую объективность, обосновать историческую закономерность происходя­ щего. К таким «доверенным лицам» писате­ ля относятся коммунисты, и особенно Поликарп Кружилин— один из интересней­ ших, обаятельных и глубоких образов Ана­ толия Иванова. Такая доверительность в от­ ношениях автора и героя, выдающая лю­ бовь писателя к нему, обеспечиваемся самой жизнью борца за справедливость, верного сына партии, который доказал свое право на центральный монолог в ро­ мане о существе жизни, о ее властном зо­ ве, о месте человека в строю бойцов за светлое будущее. И это даже при наличии образа Антона Савельева, который прошел не меньший путь в революции, о котором сам Кружилин впоследствии, после смерти Антона, говорил: «Антон Силантьевич Са­ вельев любил жизнь, любил людей... Тюрь­ мы, каторги, ссылки только укрепляли эту любовь, потому что он знал, зачем он жил, во имя чего... Если бы дать ему еще одну жизнь, он прожил бы ее гак же... И так же сознательно4 пошел на смерть, спасая лю­ дей... во имя людей и жизни». И все же именно Кружилину доверил пи­ сатель слова, выражающие философский смысл романа. Если в прежних произведениях Анатолия Иванова встречался «герой-связник», обес­ печивающий контакт сибирской деревни с генеральными событиями страны, как, ска­ жем, в романе «Повитель», где в такой ро­ ли выступали и Андрей Веселов, «выходив­ ший» на связь за пределы деревни и по возвращении обогащавший земляков обре­ тенным опытом, и агроном Тихон Ракитин, заменивший в той же роли Андрея Весело- ва»— то отныне сама жизнь людей села во всех ее проявлениях сказывается орга­ нично включенной в водоворот происхо­ дящ его, в революционное половодье. Вот почему в романе «Вечный зов» писатель отказался от «героя-связника», теперь он оказался не нужным писателю* Происходя­ щее в Шантаре и Михайловке неотрывно от событий страны, тем более, что «связни­ ком» здесь выступает уже целый производ­ ственный коллектив эвакуированного за­ вода. «Роман «Вечный зов»,— признается Ана­ толий Иванов,— я начал писать, познако­ мившись с историей колыванского кулац­ кого восстания 1921 года (Колы вань— село под Новосибирском). Правда, ни одна си­ туация этого восстания не вошла потом в роман. Но историей Сибири заинтересовал­ ся всерьез; я работал тогда редактором районной газеты в Новосибирской области. Мне кажется, что история Сибири еще пол­ ностью не написана. О ее прошлом много хороших книг: Шишкова, Короленко, Мам-и. на-Сибиряка... Но разве сейчас менее ко­ лоритны характеры, менее масштабны кон­ фликты? Они еще ждут своих исследовате­ лей, своих художников... Общий замысел дилогии: раскрыть, как формируется новый человек, будь то рабочий или крестьянин, сколь важно влияние революционных тра­ диций на моих современников». В центре романа «Вечный зов» вновь три поколения одной семьи — Савельевых, Но насколько разным по своему жизненному началу, по своей перспективе оказывается род Савельевых по сравнению с Бородины­ ми! В «Повители» безысходность «дела» Бородиных была подчеркнута уже тем, что у каждого из них в семье рождалось лишь по одному наследнику. Жизненная энергия рода Савельевых давала возможность пи­ сателю в пределах семьи раскрыть слож­ ность становления и развития новых со­ циальных и нравственных устоев в действи­ тельности, где в хитроумном сплетении оказывались и ведущие тенденции жизни и пережитки прошлого. Это-то и обусловило драму в среднем поколении семьи Савель­ евых, когда в ее народное, чистое, трудо­ вое начало проникла бацилла чужеродного мира и поразила самое сердце среднего брата — Ф едора. Если писатель позволил себе прибегнуть к элементам гротеска при лепке характе­ ра Григория Бородина, то в изображении падения Ф едора он предельно реален, су­ ров и точен. Его Ф едо р, физически выр­ вавшийся из капкана цепких рук Кафтано- ва, оказывается в привычном вроде бы для себя стане бойцов за социальную справед­ ливость, ту самую , что на кривой кобыле объехала не только отца с матерью и весь их род, но и почти сто миллионов крестьян прежней России. Вроде бы оказывается восстановленным и классовый, и нравствен­ ный контакт с людьми, порванный в думах о богатстве, о легкой жизни. Судьба чело­ века вроде бы вновь приравнивается к судьбе народной. Но это только временно. В жизни Ф едора все оказалось сложнее. Бацилла частнособственничества была уси­ лена и семейной жизнью, и подозрениями к Ивану, к Анне, к Семену. Собственник по природе своей жесток и беспощаден. Вот где были скрыты корешки перерождения Григория Бородина. На сей раз писатель об­ нажил не только сам корень, но и те «ду­ шевные» смятения, в которые был ввергнут человек посулами сладкой и спокойной, жизни.