Сибирские Огни, 1978, № 5

зов жизни 187 затягивается Клава Никулина.. Он мобили­ зовал Фрола на битву за Клаву. В романе выявляется житейская мудрость Большако­ ва, «крупность», своеобразный поэтический мир его души, который Фрол считает каким- то особым и в чем-то недоступным для се­ бя: где Захар появляется, люди словно бы чувствуют себя перед лицом своей совести, даже испытывают потребность выгово­ риться, облегчить душу. И не потому, что художник делает его этаким провидцем-ис- поведником. Нет, мы знаем, что Захар да­ леко не идеален. Но что же тогда так дей­ ствует на людей, что заставляет их идти на откровение с ним? Думается, та самая вы­ сокая правда единения людей, которую не просто исповедует, а всей своею жизнью утверждал и утверждает на земле Захар Большаков, та правда света, которая сбли­ жает единомышленников, просветляет осту­ пившихся и смертельно пугает «тени» прошлого. Забота о людях, внимание к ним, умение найти общий язык и нескрываемая гор­ дость за них — все это и многое другое обеспечивает искреннее доверие к нему и начинающего только жить Ф едора Моро­ зова и уже отходящего с грешной земли Анисима Шатрова. Будущее и прошлое по­ стоянно жили в сердце Большакова, снаб­ жая его и острой памятью пережитого, ко­ торое остается либо бессмертным в жизни, либо ранами, которые не заживают. Об(эаз Захара Большакова принадлежит к той славной когорте героев советской ли­ тературы, которые всеми силами стреми­ лись воплотить в жизнь планы партии по коллективизации, укрепляли колхозный строй, были одними из первых представи­ телей людей нового, советского склада. Правда героя — правда эпохи Бывают в творческой практике того или иного художника случаи, когда в процессе работы над какой-либо крупной вещью он неожиданно «останавливает» большое дело и создает в короткое время новую книгу, создает, как говорится, на одном дыхании. Видимо, подобное случается прежде всего потому, что сама жизнь одаряет художника таким «горячим», животрепещущим мате­ риалом, о котором нельзя молчать. Так случилось, в частности, и с повестью Анато­ лия Иванова «Жизнь на грешной земле», написанной во время работы над 2-й кни­ гой романа «Вечный зов» в 1971 году и в том же году опубликованной в журнале «Огонек». Работая над романом «Вечный зов», пи­ сатель обнаружил в его «недрах» одну из интересных граней избранной им темы. И совершенно естественно, что эта грань обрела самостоятельное звучание, суть ко­ торого в следующем : а бесследно ли для души человека, склонного к подлости, на­ живе, измене, прошли времена, когда на­ рушалась революционная законность? Не миримся ли мы подчас с явно видимой тя­ гой к обогащению, накопительству, списы­ вая эти рецидивы собственничества за счет принципа материальной заинтересованно­ сти? Не слишком ли мы доверились закон­ ной в общем-то тяге к личному благопо­ лучию, когда этому иной раз противопо­ ставляются интересы общества, интересы коллектива? И какова реакция человека, ко­ торый испытал на себе несправедли­ вость,— не пошатнется ли в нем вера в то, что правда эпохи — это и правда человека, несмотря на происшедшее? Так родилась повесть Анатолия Иванова «Жизнь на грешной земле», странно, что она оказалась вне поля зрения тех крити­ ков, которые порой претендуют чуть ли не на монополию в исследовании проблем нравственности в современной литературе. Как же так? Ведь повесть «Жизнь на греш­ ной земле» дает в руки исследователя та­ кой силы материал, который позволяет вы­ светить до самого «донца» суть нравствен­ ных отношений в нашей жизни вообще. Почему такое «невидение», «невнимание» проявляется в отношении произведения не просто никому еще неизвестного писателя, а уже мастера, зрелого и самобытного ху­ дожника? Я совсем не хочу обвинять тех «нравст- венников», которые не заметили повести ни в текучке литературного года, ни позд­ нее. У каждого есть свои привязанности, свои «герои»-художники. Но, тем не ме­ нее, в свете проблемного взгляда на отме­ ченную «несправедливость» можно все же кое-что прояснить и понять. Мне представ­ ляется, что дело тут заключается прежде всего в том, что многие из критериев, ко­ торыми руководствуются такие критики,— а чаще всего это расплывчатые и неясные «тепло добра», «добро теплоты» и пр.,— оказываются непригодными к постижению классовых, социальных, даже, если хотите, политических начал в содержании нравст­ венности нашего современника, начал, ко­ торые определяют человеческий облик каждого героя в творчестве Анатолия Ива­ нова. Итак, что же это за «Жизнь на грешной земле», каким испытаниям подвергает она того, кто выбран главным героем и назван Павлом Демидовым? Писатель отвечает прямо: «Начало жизни Демидова склады­ валось не хорошо и не плохо Он родился и вырос на берегу Енисея, реки малорыб­ ной, зато неописуемо красивой. О тец по­ гиб в партизанах— он был в отряде леген­ дарного Каландарашвили. Мать, тихонькая, маленькая, робкая — она все почему-то держала заскорузлые от работы руки под фартуком, точно стеснялась показывать их людям,— вступила, как и другие, в Кол­ могоровский колхоз. И Демидов работал в колхозе, потом служил действитель­ ную, вернулся с нее в начале тридцатых годов. — Теперь жениться бы те, Пашенька,— говорила мать несколько раз.— Я уже сла­ ба стала...» Но жизнь с этого момента швырнула Д е­ мидова в такой коловорот, столько отпусти­ ла ему испытаний, что этические категории зла и неправедности, добра и справедли