Сибирские Огни, 1978, № 5
182 БОР. ЛЕОНОВ новатый, но в районе считался средним. Дело было летом, в июле. Шел сенокос, и в деревне никого не было. Лишь ребята бегали по улице. Проезжаю мимо кузницы и вижу, в холодке сидят трое здоровых мужчин и пьянствуют, о чем-то громко рас суждают. Спросил о «их у председателя, почему они в такую горячую пору сидят в холодке и бездельничают? Мне пояснили, что и кто они такие. Один оказался даже заместителем председателя. И вообще, говорят, они плохо относятся к колхозу. «Почему же вы не снимете заместите ля с должности?» — спрашиваю у председа теля. — Попробуйте снять! Полдеревни — его родственники, и на каждом собрании за него голосуют и кричат так, что невозмож но остановить. Правда, потом все же этого зама сняли. Вот я и подумал, почему такие люди у нас, особенно в деревне, до сих пор при живались и существовали? И не связано ли добровольное «разоружение» в одной де ревне с встречным фактом в другой? Словом, решил я написать небольшой рассказ о таком человеке, который, не лю бя колхоз, был его руководителем. Я сел и стал писать рассказ. Получился рассказ на страниц 70— 80, и я послал его в «Сибир ские огни». Там прочитали и сказали, что рассказ интересный, его берут для публи кации, но нужно ещ е над ним поработать, прояснить какие-то линии. В результате рукопись увеличилась поч ти вдвое. Я вновь пришел в журнал. Мне снова сказали, что хорошо, надавали кучу советов с напутствием: «Не отчаивайтесь, произведение получится интересное». С утроенной энергией принялся его до рабатывать. И так получалось семь раз. В итоге из рассказа получилась сначала повесть, а потом — роман»* Представляется любопытным и очень симптоматичным признание писателя о том, что его смущало и беспокоило ощущение несовременности выбранной темы. Отчего это смущение и даже боязнь? Истоки ее, видимо, объяснимы, если обратишься к прошлому советской литературы, где тоже происходили казусы при толковании неко торых даже выдающихся произведений, ставших на памяти одного поколения оте чественной классикой. Казусы эти были ре зультатом одностороннего, стереотипного подхода к оценке произведений. Критики, и особенно рапповцы, отказывали «Тихому Дону» М. Шолохова, как и «Барсукам» Л. Леонова, и «Мятежу» Д . Фурманова в праве называться советскими произведе ниями. В них-де показана борьба белых с революцией. Так оно и было. «Я,— говорил Шолохов,— описываю борьбу белых с крас ными, а не борьбу «красных с белыми». Это, конечно, не значило, что в эпопее полностью отсутствует прямое изображе ние борьбы «красных с белыми», Йо тем не менее только такого подхода к показу гражданской войны требовали рапповские теоретики. А ведь и Анатолий Иванов прежде всего стремился показать, как безнадежно, но неистово боролись за «правду», за свое «добро» с новой жизнью, с новым общест вом Зеркаловы и Лопатины, Петр Бородин и, наконец, Григорий. Боролись не только физически, но и психологически, все делая для того, чтобы оторвать от нового мира своих детей, а сам этот мир довести до развала — пусть в колхозном масштабе. Естественно, именно такой подход к про блеме волновал художника, требовал отве та на то, удалось ли решить такую сложную и важную задачу, какую ставил перед со бой писатель. И утвердительным ответом на этот вопрос явилась справедливая оценка романа, которая единодушно прозвучала при обсуждении на секретариате, в много численных рецензиях критиков, в благодар ных письмах читателей. При этом и читате ли, и собратья по перу дали высокую оцен ку мастерству молодого прозаика. «Нужно подчеркнуть,— заметил, в част ности, Леонид Соболев,— такое качество романа, которое мы называем мастерст вом. Книга по-литераторски очень крепко сделана. Я просто записал после прочте ния, что она написана ярким, выпуклым языком. Здесь все чувствуется почти на ощупь, каждое слово зримо и стоит на месте. И за счет этого получается та ем кость, которую мы наблюдаем в этой книге». Замечание мастера заставляет по-особо му взглянуть на саму ф актуру, языковой строй, стиль и образную систему романа, сопоставив ее с теми же компонентами его рассказов. Особенностью рассказов, как мне представляется, была совершенно чет кая ориентация на ту естественную просто ту в сюжетосложении и выявлении харак тера, что составляло достоинства русской новеллы. Лиризм, естественность и обыден ность события и героя, идея, воплощенная в изобразительном ряде, а иногда и выго воренная «от автора», чистый в своем на родном звучании язык — вот те особенно сти, которые составляют «портрет» новел листики Анатолия Иванова. В «Повители» мы видим уже качествен ное развитие этих черт: характеры героев обрели контуры социальных типов, движе ние которых обеспечивается не только не обходимым развитием внутреннего мира во взаимосвязи с социальным миром ре альности, но и с самой историей. Конкрет но-историческая реальность как бы «неза висимо» от автора шлифует, обтачивает грани характеров героев, придавая им ти пическую завершенность при всей их ка жущейся исключительности. Все это было обусловлено не только зрелостью , достиг нутой художником, но и самим жанром со циально-психологического романа, эпиче ским размахом освоения жизненного мате риала. Критики часто будут вменять в вину пи сателю то, что зримое, действенное у него берет верх над внутренним. Но, думается, не всегда и не во всем они будут правы. Несправедливость часто — следствие непо нимания. Так и в данном случае: не пони мают, что в живых жестах, деталях, поступ ках писатель передает значительно больше
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2