Сибирские Огни, 1978, № 5

НИВЛЯНСКИИ БЫК 155 ...Весь день я был расслаблен и сидел на крыльце, наблюдал за Кровянихой. — Ты бы погулял, соколик,—сказала она. — Послушайте, нивлянский бык... ( с п р о с и л я и п р и к у с и л я зы к , б о я с ь сказать л и ш н е е ). — Имеем такого,—отвечала Кровяниха, И вдруг так взглянула, что я даже похолодел: ведьма! Видит меня насквозь! Что Кровяниха тотчас и подтвердила, сказав: — У каждого свой бык в жизни, сокол ясный. Ладно, я пошла вер­ теться. И — завертелась. Варила обед на керосинке, что занимало часы. По­ ка она полола морковь —две гряды,— вода в кастрюле закипела. Очи­ стив картошку и положив в кастрюлю, Кровяниха ушла в сад, где под­ пирала шестами яблони. Вернулась точно к моменту, когда надо было класть капусту. Затем ходила и смотрела листики яблонь, снимала зе­ леных гусениц. Их складывала в коробочку. Набрав полную, велела: — Поди в лес, соколик, высади. Да коробочку-то назад принеси, не 'забудь. Я —унес. Вернулся из леса, едва волоча ноги. А Кровяниха указы­ вала на плетень. — Видишь? — Ага, плетень. — Сокол ясный, плетень никуда не годится. Падает. — Упал,— согласился я. — И прохудился. Сруби-ка лозы, почини: щи как раз и поспеют. — Где рубить-то? — Иди к меленке, что у речки догнивает. Версты две. — А ближе? — Здесь мы все повырубили. Раньше и лозы, и воды, и шелесперов было много. И все ушло. — Куда ушли шелесперы? — Кто знает, соколик, они уходили, а мы за ними не шли. Может, мы их просто съели: народу-то сколько, и каждый себе берет. Сам ест, псу бросит! Я взял веревку, тяжелый выщербленный топор... Вернулся не скоро. Бросил вязанку, а ко мне бредет Кровяниха, сладко улыбаясь. А глаза такие хитрющие!.. Да, да, она ведьма, а я Иванушка-дурачок и сейчас получу новое задание. — Ты, соколик, пообедай и черпай воду в пруде, лей ее в канавки,— просила Кровяниха,— Гебе физкультура, а мне —польза. Поев и отдохнув, я стал черпать и лить. Вода так и покатилась к грядкам: канавки были проложены с расчетом, а огород выровнен. — Что, и тебя ведьма запрягла? — крикнула Марь Антоновна, не смущаясь тем, что Кровяниха доила козу: свись-свись... свись-свись... — Ду-ура,—прогудела Кровяниха из стайки. Я бросал ведро в пруд и вытягивал за веревку. Руки устали, и все мне казалось плохим. Речка обмелела, туристы прут из Москвы, свободно бегает нивлян­ ский бык!.. Разве можно отпускать его? Гибнущая речка, пустеющая деревня... Зачем, кому нужна эта мало­ удобная жизнь?.. Прятаться от городских неудач и страхов?.. Здесь они просто другие. Например, старухи боятся сглаза Кровянихи, я — быка. Бык то и дело приходил ночами и садился мне на грудь. От страш­ ной тяжести я не мог ни вздохнуть, ни шевельнуться. Э-эх, измениться бы, стать другим! Тогда не напугает меня нивлян­ ский бык, а если я что-нибудь придумаю, то поверю себе. Но как? Что мне поможет? А вот что —формула жизни Кровянихи.