Сибирские Огни, 1978, № 5
140 Д. КОНСТАНТИНОВСКИЙ до. Запишет на листочке, кому мыло, кому что. И вот дела в городе сде лает — и на базар, по магазинам. Все по тому списку привезет... Взялся за козырек, повел его влево-вправо. На судне в экспедиции — общий стол, он за этим следил. Подходит: что это вы тут в одиночестве делаете? разложили тут что-то? ах, это вы едите? а что же не со всеми? а где взяли, купили? сколько заплатили? — и деньги из кармана вынимает, протягивает: возьмите, пожалуйста, а это я несу в общий котел, и вы ступайте обедайте со всеми... Отпустил козырек. А судно какое было — маленькое, не как теперь. Мотор, правда, шведский стоял хороший. Туалета не было, и ведь научные работницы гоже плавали; как что — им: девочки, в каюту! — и на борт, и они тоже как что: мальчики, в каюту! — ну и самим в каюте тогда запираться... Сколько раз все вместе Яконур исходили... Собрал кепку в ладонь. О Яконуре Путинцев как заботился. В один сор зашли, а там ни ры бы, ничего нет. Путинцев сразу в лодку и к берегу, спрашивает — в чем дело. Дознался, что сига консервировали и отходы выбросили, рассер дился, пошел к кому надо и добился, чтоб вычистили. Потом в этот сор заходили — опять там рыба водится... Понес кепку книзу. До последнего часа почти с ним работал... Жена и сын у него в бло каде остались, ни он к ним, ни они к нему, мать его померла... Задание у него было — определить прочность льда. Чтоб, если надо, напрямик через Яконур по льду рельсы проложить. Часа три Путинцев в сутки спал... Делали вместе приборами измерения. В тот раз долго на льду работали, чуть не до полночи. Потом пошли, и он говорит: сегодня мы припозднились, завтра ты рано не приходи, приди, когда светло уже бу дет,— мы с тобой последние измерения быстро закончим, и все, отчет писать начнем. Назавтра и встал попозже, зимой что затемно сделаешь. Пришел, громко: здравствуйте! — а все: тихо, тихо... Не понял сперва... А он лежит... Остановил руку у груди. Затем понес ее дальше. Вот он сидит у окна на Яконур, дед Чалпанов, Кузьма Егорыч, гла ва рода. Сидит прямо; нога заложена на ногу. Кирзовые сапоги; черные суконные брюки; серая рубашка, много раз стиранная. Ворот расстег нут, и видна тельняшка; голубые полосы уже едва стали различимы, а там, где она касается шеи, ткань ее вытерта в нитки. В руке у Кузьмы Егорыча кепка, он несет ее вниз, к подоконнику. Он пришел на Яконур первым из братьев. Мальчишкой все бегал из дому к Амурским воротам, к началу тракта на восток; там, возле ворот, жили солдаты, слева казармы, справа кухня; и был у солдат медведь! Он охапкой носил дрова для кухни: принесет, свалит и лапу в дверь протягивает, оттуда ему сахар дают. И еще все любили с ним бороться; медведь солдата повалит, встанет и стоит над ним, кряхтит. Так и нача! лась для Кузьмы Егорыча тайга... Убежал из дому совсем, на Кедровом мысу себе зимовьюшку сделал; белку промышлял. Один, без собаки. Знал, как она идет. Рассказывал мне: все низом, низом, и тут след есть, а станет близко уже до гайна, где живет,— там поверху; а если место не очень густое и она с дерева на дерево перескочить не может, то по кустам пойд ет ,врод е пропал след, а проверишь — точно, тут вот ли стик упал, тут снег осыпался, а вот на ветке след, от когтей... Изредка наведывался в поселок. Когда начали там проводить электричество,— смотрел и удивлялся: что это за веревки на столбах понавязали... Все ниже опускается рука его с кепкой. Вот уж у самого подокон ника.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2