Сибирские Огни, 1978, № 4

48 Д. КОНСТАНТИНОВСКИЙ И вот появилась надежда! Он жил ею... То, что ему предстояло ехать с Ольгой, также было большой для него удачей. Началось, нако­ нец, истинное, каждый день сделался полон, настоящее казалось пре­ красным, а будущее обещало исполнение всех желаний! Итог его экспедиционной работы: никаких следов загрязнений на дне. Скандал, который устроил Савчук, скандал, вроде не относящийся к нему лично, и нарочито без упоминания его имени: тем хуже, это лишь подчеркивало связь между ним и его результатом; разговоры, немедля разошедшиеся по институту; мгновенно установившаяся и тут же улов ленная им новая, совсем уж четкая, твердая определенность отведенно­ го ему места; чувство—вместе—невиновности и вины перед этими людь­ ми и Яконуром; сознание, что теперь все потеряно... и —окончательно... Он не властен был сделать что-либо, предпринять нечто такое, чем можно изменить события; существовало —объективно — яконурское дно, он взял пробы, закончил анализ и представил его в обычной форме; дальше все складывалось само собой; включившись в работу, как меч тал, он уже не имел далее влияния на то, как все сложится, здесь всту пала в действие неотвратимость событий, обусловленность их, и он ни чего не мог поделать,— включенность его обращала его в часть системы обстоятельств, функционирующей независимо от него. Притом он понимал Савчука, понимал Ольгу, всех понимал; этой са мой способности понять других заложено было в нем много, однако она не в силах теперь ему помочь. Ощущение бессчастности — всем своим существом... Уязвленный, подавленный, лишенный веры в драгоценный шанс из менить ненавистный свой статус, он сделался еще чувствительнее ко всему, что могло быть каким-либо знаком отношения к нему окружаю щих. Старался избегать любых контактов, ценой чего угодно; если же встреча бывала неотвратимой —от момента, когда он осознавал эту не отвратимость, до минуты, когда снова оставался один, все было для него м^кой, а затем долго еще каждое слово, каждое движение собеседника было предметом его раздумий и оценок, в которых он не щадил себя, напротив, со свойственной ему тщательностью отбирал признаки, под тверждающие его представление о том, как относятся теперь к нему, не давал себе допускать ни малейших сомнений, будто могло это озна чать что-либо другое; да и не замечал ничего другого. Еще и каждодневное ожидание,—с чем вернется повторная экспе диция, посланная Савчуком специально на поиски пятна! Впрочем, это не могло ничего решить. Ничто ничего не могло изменить. Даже если последующие обстоятельства будут к нему благосклон ны... милостивы... Все более понимал он —никогда уже не преодолеть ему того, что произошло в нем; все это в нем останется. Он был бессилен против это го. Положение его оказывалось, таким образом, безнадежным. То, что в нем произошло,— было превращение: у него начало фор мироваться новое отношение к себе. Его собственное отношение к себе начало формироваться по-новому. Изменение уровня собственного досто инства неизбежно стало сказываться. Он ловил себя на том, что теперь смотрит на себя иначе, и иначе поэтому поступает. Раньше он, человек, оценивавший себя положительно, готов был работать с напряжением добиваться своего. Сегодня он, человек, свыкающийся с собственным взглядом на себя как на существо приниженное, поставленное обстоя тельствами в положение никчемного и презираемого, не находил в себе опоры, чтобы постараться улучшить свою судьбу... Вот он сидит, один, в кухне; смотрит в тарелку.