Сибирские Огни, 1978, № 4

182 АЛЕКСАНДР ПАНКОВ вторяю, ни грани внешней, монументаль­ ной масштабности. Но есть время, история, народ, уклад жизни. Есть все та ж е безо­ глядная правда о человеке. По отдельно­ с ти— о вредных тещах, о нудных женах, о наглых продавцах, о хамоватых чиновни­ ках, о разбитных шоферах, о вечных труж е­ никах, о странноватых чудиках, вместе — о «простых людях». И дрогнет щека. «Простые люди». Ставлю кавычки, потому что так они нередко сами говорят о себе, так говорит о них и писатель. «Он уж е оста­ вил это занятие — веселиться, читая всякого рода объяснения и жалобы простых лю ­ дей». («Страдания молодого Ваганова».) «Мы люди простые... Мы люди простые,— повторил с глубокой силой Костя». («Друг игрищ и забав».) «Понимаете, нам нужен простой сельский парень, который в первый раз приезжает в город»,— втолковывают постановщики фильма Проньке Лагутину. («Ваня, ты как здесь?!»). Постановщики думают, что хорошо зна­ ют, какой он есть — «простой», каким дол­ жен быть показан. Они, надо полагать, при­ надлежат к тем деятелям искусства, кото­ рые в словах «простой человек» видят искомое решение основных нравственных вопросов, мыслят этого человека как естест­ венное средоточие безусловных доброде­ телей. «Не выйдет у нас» — такую записку оста­ вит на столе у режиссера простой сельский парень Лагутин Прокопий '. Шукшин был одним из первых, кто от­ крыл общественному сознанию непростой мир современных «простых людей» и «про­ сто людей». Он дотошно, непредвзято об­ следовал всевозможны е обстоятельства и повсеместность житейского обихода и при этом очертил множество натур, не замечен­ ных до поры за отвлеченной формулой «простые люди». Он разрушил схему, рва­ нулся сквозь нее к наиобыденнейшей дей­ ствительности. Ш укшййская правда вошла в конфликт с умным, отточенным, но ум о ­ зрительным знанием. Преодолевалось не­ желание видеть и ощущать реальное, прео­ долевалась рассудочная категоричность, преодолевалось мышление, устроенное по тйпу: это должно быть, следовательно, есть. Поэтому, когда я наталкиваюсь в критике на категоричную фразу, что повесть «До третьих петухов»— трактат о русском на­ циональном характере, я вновь ставлю воп­ росительный знак. Ибо может В 1 лйти, что воплощением этого характера является главный герой — Ива­ нушка, который за справкой ходил. Но это было бы ошибкой: Надо спросить себя: а другие ге|Ьои, все эти бабки, дочки, молод­ цы, мудрецы, секретарши — они что, не тех же кровей? Не простые смертные, живущие хотя и по разным ролям и должностям, но бок о бок друг с другом? Да нет, они вм е­ сте существуют. А раз так, значит Правда 1Следует добавить, что Шукшин однажды признался: выражение «простые люди» он не любит и не принимает. (См. В. Коробов. «Смена», 1977, № 5). шире и богаче. Не один, а много характе­ ров предлагает нашему взору автор. Вот сложность-то! Философ ия ж е повести — не в характе­ рах самих по себе, и даж е не в их сумме. Она все в том ж е простецком, каверзном, «дурацком», злополучном вопросе, кото­ рый, как ударом косы о камень, высекается почти в каждом рассказе: «Ну, так... А чего с ней делать? Этого никто не знал. — И зачем было посылать человека в та­ кую даль? — ещ е спросил Илья». Вот это и требуется понять — зачем ходи­ ли, что делаем. Понять в себе и в другом человеке. Понимание не дается в руки само собой. И вовсе не з правых и неправых тут соль. Соль — в обессмысленности поступка (по чужой ли, по своей ли вине). Бесхитро­ стно, в образе справки с печатью, засвиде­ тельствовали это герои сказки. «Смысл душевных терзаний человека у позднего Шукшина: невозможно жить, ког­ да душа заполнена «не тем». (Л. Аннин­ ский). Но пойдем дальше — почему не тем? Ч е­ го надо? Причин у героев Шукшина много, на все случаи. Права водительские отняли, от родных краев оторвался, наскочил на хамство и подлость, взыграл дурной норов, подсекла «неумелая жизнь». Опять — не свести к единому знаменателю. Не такова правда, не таков Шукшин. Не было у него предвзятой идеи, он знание видал итогом, а не аксиомой. И все-таки среди множества житейских взлетов и кружений два повода душевной маеты вырисовываются резче остальных. С одной стороны, это отсутствие дела и цели, в которых человек мог бы растворить­ ся, выложиться, порадоваться значению и весу собственного «я», дать ему развер­ нуться широко, самостоятельно и самодея­ тельно. Д аж е куркулем быть и жить для од­ ного желудка иным героям уж е не хочется. Не найдя самостоятельной почвы, то один, то другой герой начинает беспокоиться и тосковать. И чаще всего впадает в видимые странности и чудачества. («Мастер», «А ле­ ша бесконвойный», «Микроскоп», «Упор­ ный».) Налаживается церковку реставри­ ровать, вечный двигатель создавать, в мик­ роскоп смотреть. Только дайте выход энергии и интересу. А когда дело обрыва­ ется, впадает еще больше в тосду и рас­ стройство. Но это, по Ш укшину, все ж е луч­ ше и понятнее, чем без души и смысла изливать на мир свою энергию, самоутвер­ ждаться, ломая и круша без разбора! И сло­ во «дурак» произнесется тогда совсем иным тоном. («Крепкий мужик».) С другой — как бы противоположной сто­ роны, героям грозит бесполая, казенная, обезличенная действительность. Это сфера голой внешности, бессодержательной фор­ мы, заскорузлого и демагогичного себялю ­ б и я— абы была справка с печатью, либо сила, либо связи, либо право. Тут автор внутренне настораживается, сжимается: «Я боюсь чиновников, продавцов и вот та­ ких, как этот горилла. А они каким-то чуть­ ем угадывают, кто их боится». Потом приз­ нается: «Тут надо сразу бить табакеркой по