Сибирские Огни, 1978, № 4
156 И. ДУЭЛЬ — Это как же? — А так. Я напоминаю тебе твой же соб ственный план: выскочить за восемьдесят процентов и идти на скумбрию. Это ведь не я придумал!. Я только команде объяс нял. А идея целиком и полностью твоя. Выходит, ты не со мной споришь — с са мим собой. Анатолия словно передернуло. Он вско чил с места и вдруг хрипло закричал: — Гладко ты говоришь, комиссар. Ум е ешь! Не подкопаешься! Прямо хоть сразу на бумагу катай! Только здесь не очерки пишут — рыбачат! А это совсем другая про фессия. Забыл, что ли? — Мы с тобой сейчас не рыбачим, а раз говариваем,— ответил я как можно спо койнее.— И начал разговор ты. Вот и дове ди до моего сухопутного ума — почему меняешь собственный план? Почему, полу чив «добро» на скумбрию, хочешь ловить минтая? Но Анатолий не унимался. — Развели тут трепологию! — хрипел он.— На флоте — дисциплина. Приказал капитан — и все. • — Слушай! На пароходе переборки тон кие. Всех хочешь известить, что командир с комиссаром ругаются? Но он уже не мог остановиться. — Хватит философствовать! Ловим мин тая — и все тут. — Хорошо! Ты приказал — и все тут. Но и с командой разговаривай сам. Не могу ж е я объяснять решение, смысл которого не понимаю. Если хочешь, могу сейчас же собрание объявить. — Никаких собраний! Надо ловить мин та я— и ловим. Производственная необхо димость! — Видимо, я могу быть свободен? Он кивнул. Я вышел от капитана в полном недоуме нии. Весь разговор для меня был — словно гром среди ясного неба. Проплавали вме сте мы уж е два месяца и жили душа в ду шу. Ну, бывали, конечно, расхождения по мелочам. Да как ж е могло их не быть? Ведь на траулере капитан и первый помощ ник не просто производством командуют — определяют весь строй и стиль жизни де вяноста человек. А представления о том, что добро, а что зло, даже у самых близ ких по духу людей разнятся. Но мы всегда находили общий язык. Естественно, в про мысловых делах я уступал, доверяя его опыту, о житейских судили на равных. При расхождении взглядов всегда вникали в соображения друг друга: чьи были убеди тельней, те и принимались. А тут вдруг грубый напор, да и крик, столь не свойст венный капитану. Все это никак не вязалось с тем представлением о Сергееве, челове ке рассудительном и мягком, какое уже твердо сложилось у меня. Откуда в капи тане вдруг это? Что с ним стряслось? Я сидел в каюте, еще и еще раз задавал себе эти вопросы и никак не мог найти да же подобия ответа. Конечно, права мне да ны большие, и даже на капитана можно с их помощью надавить. Скажем, созвать со брание — партийное, а то и общесудовое, выступить, потребовать прямого и ясного ответа. Там уж е ему не отделаться криком, как с глазу на глаз в собственном каби нете. Но устраивать «прессинг» мне казалось в сложившейся обстановке делом нечестным. Я давно уж е усвоил и сделал для себя обя зательным жизненным принципом твердый и неизменный закон, на котором строится любая полемика в науке: прежде, чем ни спровергать чьи-то суждения, надо до кон ца, до последней детали понять суть взгля дов твоего оппонента. А я не понимал ка питана, значит, не имел морального права и давить на него. Но, с другой стороны, и бездействовать я тоже не мог. Ведь уже шла о том речь — должность первого по мощника такова, что иной раз именно он обязан возразить капитану, если видит его неправоту. Что ж е стоит за этим хриплым капитанским криком? Какая убежденность, какая особая правда заставляет его пере сматривать ту незыблемую основу нашей «политики», которую мы оба приняли и не укоснительно проводили в жизнь? Я почувствовал, что обязан понять подо плеку нового решения капитана. Но идти к нему еще раз, возвращ аться к прерванно му разговору казалось мне делом бес смысленным: вряд ли бы из этого что-ни будь вышло, кроме взаимного раздраже ния. Мне требовалось разобраться во всем самому. И сделать это сейчас, незамедли тельно. Я подумал, что перемена капитан ского решения скорее всего лежит не в специфически рыбацкой сфере — ведь там по сути дела ничего не изменилось. Значит, искать причину надо в психологии капита на, где, видимо, я что-то упустил или не верно понял. И с дотошностью исследователя я стал перебирать свои блокноты с беглыми за метками, которые так или иначе относились к Сергееву. Пошел от самых истоков— от детства, о котором все мы частенько поми нали, ибо почти весь наш старший комсо став был примерно одного возраста — под сорок или немного за сор о к— и через наше детство огненной полосой прошла война. Сергееву от нее досталось больше, чем другим из наших командиров. Он родился под Ленинградом, в Тосне. Отец работал на Ижо[£ском заводе. И когда пятилетнему Толе взрослые задавали традиционный вопрос — «Кем станешь, когда вырастешь?», он отвечал уверенно: «Буду работать на Ижорском заводе, получать 1200 рублей». Капитан признавался, что, кроме этого соб ственного высказывания, из довоенных вре мен мало что помнит. Только еще лето со рокового года, когда поехали к родичам в деревню под Псков. Там дядья его, парни лет по шестнадцать, учили Анатолия пла вать известным способом: двое, стоя на берегу, раскачивали пацана за руки, за но ги и бросали в реку, а двое стояли в воде, чтоб подхватйть его, если начнет тонуть. В первый раз Толя здорово нахлебался, во второй уж е поплыл. Метод дядьев у Сергеева не вызывает осуждения. Более того, он, пожалуй, и сам часто его использует в своей капитанской
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2