Сибирские Огни, 1978, № 3
70 Д. КОНСТАНТИНОВСКИЙ Ляля вышла к нему из кухни. — Я сразу поняла, как только тебя увидела... Смотри, не будь раз мазней, Герасим! Отворил дверь, шагнул за порог. Успел увидеть еще, как шторы вскинулись вслед ему,— будто рукич. Захлопнул за собой дверь. Из булочной Маша-Машенька пошла по бульвару; знала ведь все наперед, а пошла; брела медленно, кивками отвечая знакомым, укрыв глаза от них за темнотой и за темными очками, уклоняясь от тех, кто пытался заговорить; спрятавшись в себя глубоко... Вот, началось. Еще афиши только показались... Началось. В первый раз она увидела его, когда все они приехали на совеща ние,— Старик, Вдовин, Свирский, Снегирев... И он. Лыжную прогулку для них организовывала. Каждый был человек особенный, но его она сразу выделила из всех. Думала о нем... Потом он стал директорство вать, иногда она встречала его в коридоре. И только. А потом ее по звали в другой институт, работа была там такая же, канцелярская, но старые подруги да что-то еще, совсем неважное, видно, хотелось просто перемены,— и ушла. Встретила однажды на улице; не узнал. Ну, подумала, что же! За служила." Когда был у него второй приступ,— тот, который он на теннис свалил,— ухаживали тогда за ним ученики и просто чужие люди... Она потом спрашивала себя: почему не пришла? Ей надо было пойти и уха живать за ним, не отходить от него. Пришла бы, и всё... Вот и афиши. Держись, Маша-Машенька. Держись. Потом, когда уже и второй приступ был у него позади и выборы в Академию, они встретились здесь, в кино, она сидела позади него, че рез ряд. День был особенный, первое января, начало года, поворот... Он обернулся; поздоровался! «Перестали узнавать»,— сказала она. «Зачем ушла?» — сказал он. Рядом с ним было свободное место, и он стал звать ее, а она сказала: «А сгонят?..» Он понял, это видно было по его улыбке, но продолжал настаивать; уже гасили свет, начинался1жур нал; он показал ей на два свободных места в другом ряду, встал, дотя нулся до нее, взял ее за руку и повел к тем двум местам; нес ее руку... И не отпустил. Она смотрела на экран, на него и не глянула, смущена была, испугана; такой серьезный человек! Потом вышли со всеми, он не отпускал ее руку, спросил: «Где ваша дорожка?» Она после уж поняла, что это для него означало, дорожка... Можно бы и дальше брести по бульвару, а там свернуть, но куда же от себя денешься; поднялась по деревянным ступенькам и пошла через лес той тропинкой. Только тогда была зима... дорожка к ней глубокая была, в суг робах... Он остановился, повернул ее к себе и поцеловал. Она совсем напу галась. «Что,— сказал он,— вы сейчас думаете: вот какой несерьезный человек этот Элэл!» А она молчала. Он сказал: «Пригласите на чашку чаю». Она растерялась, сказала поскорее: «Нет». Да у нее и беспорядок был дома, еще со встречи Нового года, все разбросано... «Хорошо,— сказал он,— послезавтра». Повел ее снова на бульвар, еще не очень поздно было, много гуляющих; катались со студентами с горки, он ду рачился. «Вот, подумают, какой несерьезный человек Элэл! Ну и пускай думают!» Была Зима, он радовался, как мальчишка, каждый день все в нем ликовало, столько было счастья каждый день, столько планов. Вот вес
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2