Сибирские Огни, 1978, № 3

4 Д. КОНСТАНТИНОВСКИЙ плавали над ними, и все вместе они составляли то, что существа, оби тающие в другой стихии и занимающиеся наукой, называют словом бен тос. Выше располагались мелкие и мельчайшие водоросли, одноклеточ ные животные и беспозвоночные; это был планктон. Меж ними плавали рыбы... Солнечный свет входил в воду, терял красные лучи, а синие проникали глубоко, окрашивая ее в яконурские тона... Водоросли погло щали, углекислоту, выделяли кислород, шел синтез органического веще ства; оно становилось пищей животных и бактерий, переходило из одних организмов в другие, давая им жизнь... В падях таял снег; Каракан, Ельцовка, множество рек и ручьев неслись к озеру; разлившаяся Стрелина пыталась справиться с ними, н не могла забрать все, и уровень поднимался... Непрерывно что-то при бывало, что-то во что-то превращалось, что-то уносилось, что-то накап ливалось в воде и на дне, тут были углекислые соли, щелочные металлы, силикаты, нитраты, фосфаты, чего только ни добавляли бактерии, во доросли, космическая пыль... Ветер, очертания берегов и притоки вызы вали течения, задавали им направление и скорость. К прочим силам присоединялось тепло, температура меняла плотность воды, и возникало перемешивание, конвективное и турбулентное. Вода устремлялась пря мо и вкруговую, текла вдоль берегов и от одного к другому, опускалась на дно, взмывала к поверхности, перенося в себе все, что жило в ней было растворено или взвешено... Затихла, слушала. И она, в свой черед, была частью большего, бухтой Яконура, как Яконур принадлежал большему, чем он, а то большее переходило еще другое... Ее назвали — Аяя. — А-я-я... Это, говорят, вырвалось у того, кто увидел ее первым. Вот и мы видим ее. Подойдем ближе... еще... голубое око... вот про ступают в нем наши отражения. Здравствуй, Яконур! Солнце исчезает за Шулуном, потянулся оттуда ветер; бухта гото вится к ночи. Выражение лица ее много раз менялось за день,— ветер нагонял забирал волны, перемещалось по небосклону солнце, облака добавляли от себя свои оттенки,— бухта смеялась, хмурилась, удивлялась, грусти ла, но все это было только из-за солнца, ветра и облаков. Темнеет; от последних лучей, от вечерней ряби она такая, словно глаза закрывает; спать укладывается и закрывает, закрывает глаза. Вошел, затворил дверь, навалился на нее плечом, прижался щекой вздохнул. Прошагал к столу, сбросил на ходу пальто в кресло и, сраз} положив ладонь на привычную кнопку, включил лампу. Сел, разгребая перед собой бумаги, книги, образцы, всякую всячину Наконец он был один, почти недосягаем в полутьме привычного кабинета. Тишина... Я вижу, как сидит он, выпрямившись, подняв голову. Руки его но полированном дереве стола, под конусом света из лампы. Вскочил, пошел к окну; дотянулся до лампы и выключил ее, черная плоскость окна сразу стала домами, дорогой, автомобилями, соснами белыми уличными фонарями и красными — на мачтах грозозащиты за лабораториями. Ветер гонит снежные струи по дну квартала... Весна! Положил руку на стол, не угадал, пришлось поискать; наконец, телефон нашелся; снял трубку, зажег свет, набрав номер, выключил