Сибирские Огни, 1978, № 3

54 Д. КОНСТАНТИНОВСКИЙ понадоблюсь — дайте мне знать». Он поддержал предложение Герасима построить модель, поверил в ее осуществимость; Герасим ощущал в от­ ношении Элэл к нему не только доброжелательность, но и что-то боль­ шее. Когда Герасим убедился, что работает на стыке с тематикой Элэл, он почувствовал удовлетворение. Помогал Элэл очень корректно. Его опека никогда и ничем не могла задеть ни Герасима, ни Вдовина. Желание лишний раз подкрепить свое направление в нем начисто отсутствовало. Он в принципе не способен был заявить: вот моя тематика, и сотня моих и чужих людей в нее вгры­ зается,— это просто не могло прийти Элэл в голову. Никто не знал слу­ чая, когда Элэл настаивал бы, чтоб следовали за ним; напротив, он стимулировал разбегание, ему нравилось, если брали что-нибудь не обычное, далеко отстоящее от его интересов. Любил и себя попробовать в таких вещах. После долгих лет, когда Элэл трепала судьба и у него не было воз­ можностей развернуться,— он теперь хватался за все, ему всего хоте­ лось, он жаден был до всякой работы; все его интересовало. Это был ярко выраженный генератор новых идей. Герасим удивлялся, завидовал, восхищался: Элэл повезло на главные качества для исследователя,— он был в состоянии отказаться от привычных категорий, увидеть старое под другим углом, истолковать результат без предвзятости; терпимо отно сился к любым сложностям и кажущейся путанице и всегда сохранял уверенность в том, что за неразберихой обязательно скрыт любимый природой порядок. Идеи у Элэл случались и бредовые, существовал, применительно к нему, даже термин «шнапс-идея»; хотя Элэл никогда не выпивал боль ше рюмки, термин нередко оказывался подходящим. И каждая была хорошо аргументирована, была убедительна; его оппонентам и его уче никам много требовалось посуетиться, чтобы опровергнуть Элэл, годы уходили на то, чтобы показать: ничего такого там нет и быть не может. Но при этом из всех его идей, в конце концов, что-то получалось! Что-то чрезвычайно ценное каким-то образом вылезало, произрастало множест во прекрасных непредвиденных результатов; а что было вначале?.. Сам Элэл ко всему, что делалось с его идеями, к причудам их сложной жиз­ ни относился с добродушием и юмором. Герасим работал и с Элэл, и со Вдовиным... Элэл, бывало, отдавал Герасиму на рецензию статьи, которые ему присылали, и Герасим, воз вращая их, часто говорил так, как научился у Вдовина: безобразие, бол­ ван, концы с концами не вяжутся, кто это пишет; Элэл отвечал: «Ну-ну- ну, не горячитесь, я знаю этого Толю (или Колю), он умный человек, здесь должно что-то быть...» — и переделывал резкие отзывы на более спокойные. Имея дело то со Вдовиным, то с Элэл, Герасим как бы говорил на двух языках; и не раз попадал впросак. Особенно вначале; что-то он мог выяснить только эмпирически. Закончив первую работу, которую он де­ лал под влиянием Элэл, Герасим пришел к нему, изложил содержание и сказал что-то вроде: ну как, подпишем?.. «Тьфу, тьфу, тьфу,— стал плеваться Элэл,— никогда в жизни я ничего по моделированию не под писывал и подписывать не собираюсь». Да, разные языки! Так и не было у Герасима совместных работ с Элэл. Правда, его включили в одну коллективную статью (Элэл, Яков Фомич, Захар, еще несколько ребят и Герасим). Он не знал и обнаружил это лишь недавно, обновляя по очередному поводу свой список; стал смотреть картотеку в институте и обнаружил. Итак, «ты не из его учеников», сказала ему Ляля...