Сибирские Огни, 1978, № 3
якону р 39 что человек, утверждающий свою автономность, всегда настаивающий на своем, к тому же подобным образом, должен быть готов встретить момент, когда придется по-настоящему, серьезно возразить, пойти на риск, пожертвовать чем-то, а возможно, и потерпеть поражение. Такова была цена, и Яков Фомич ее знал. Она устраивала Якова Фомича. Все это было нелегкой ношей, но кому дано выбирать ее? Яков Фо мич упрямо нес свою планету на своих слабых плечах, сердце его дава ло перебои, однако помощи бы он не принял, он хотел сам, один, лично держать и-приводить в движение собственную планету, непохожую ни на какую другую. Но все же была, была помощь, которой он пользовался. Никто не знал. А он часто обращался за нею. Иначе'бы не смог, не вынес, что-то бы изменилось. Яков Фомич находил поддержку в воображаемых раз говорах со Стариком, которого видел однажды на юбилейном заседании в президиуме, и с Элэл, которому вслух никогда не сказал ни единого слова, не относящегося непосредственно к работе. Я вижу его. Он еще откашливается. Тычет сигарету в пепельницу. Пальцы его,— белые, полные, с предельно коротко остриженными ног тями,— сначала неловко мнут, а затем пренебрежительно ломают си гарету. Сразу ветер, холод, сразу — удары крупных брызг от волны; толь ко махнуть еще Герасиму, всем, кто остался на берегу, и скорее, не ог лядываясь больше,— в рубку, и захлопнуть стальную тяжелую дверь. Что ж, вот и началось... Ольга опустила воротник куртки. Никитич сам стоял у штурвала. Оборачивался к разложенной на столике потертой карте, наклонялся к компасу. Еще обернулся. Еще наклонился. Записал на дощечке курс — «241». Затем поправил кепку и скомандовал: — Гена! Миша! Парни тут же исчезли. Никитич повернул к Ольге обветренное лицо и подмигнул. Ольга распорядилась: — Виктор! В рубке стало совсем просторно. Появился Гена: — Готово, капитан, крутится. Никитич передал ему штурвал, включил бритву, принялся наводить красоту. Миша вернулся со свертком, вопросительно глянул на Никитича; тот кивнул, не отрывая бритвы от острой скулы. Миша стал расклады вать рыбу на газете. Пришел Виктор с фляжкой; потряс ее, вручил Мише. Никитич пе редал Виктору бритву. Миша разливал. Гена быстро резал буханку черного хлеба. В руб ке делалось теплее. Никитич снова стал к штурвалу. Виктор побрился, протянул Мише бритву, Миша отказался, Гена тоже; Виктор положил бритву на место. Никитич поставил к штурвалу Гену. Сам раздал стаканы. Приоткрыл дверь, бросил в воду кусок хлеба, плеснул за борт со дна фляжки: — Яконуру. Посмотрел свой стакан на свет: — Ну! А то вы его не туда потребляете...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2