Сибирские Огни, 1978, № 3

38 д. ко н с та н ти н о в с к и и бытое новое знание способно скорректировать что-то в моделях, но ничто никогда не в силах будет изменить главного, самого привлека­ тельного в этом мире: все в нем можно принять безоговорочно, он пол­ ностью гармоничен, надежен, и в нем не возникает проблема справед­ ливости. Это занятие, этот мир требовали не только ума, но и страсти, ду­ шевных сил, и тут содержалось великое благо, потому что, следова­ тельно, в этом мире можно было жить. Можно было жить работой. От­ даться ей совершенно. Это сравнимо только с любовью... Лена не могла дать ему этого, и отношение Якова Фомича к ней кончалось на добро­ те, снисходительности и привязанности, а работа,— она была его пер­ вая любовь, которую он в зрелом возрасте увидел по-новому, понял, что значит она для него, и полюбил снова тем вторым чувством, какое приходит к настоящим, да еще везучим мужчинам. Люди, с которыми он стал работать, были еще одним миром, тре­ бовавшим исследования. Когда он начинал изучать их, ему было еще неясно, сделается ли он таким же, да и захочет ли; сначала он отделял работу этих людей от них самих. Формально тогда он уже принадлежал к их числу, передалось ему и что-то внешнее от них; однако, входя в новый для него мир, Яков Фомич жил пока в своем прошлом, в прежнем своем мире и смотрел на новых своих знакомых из окна дома, в котором провел детство. Ему понравились независимость их суждений, деятель ная жизнь; да, они были те самые люди, о каких он думал. И он всту­ пал в их общество без робости: знал, что сможет стать среди них рав­ ным и своим. Но еще не был уверен, что хочет этого. Происходило привычное: коллеги сидели на лавочке перед домом в Нахаловке, а' он выслушивал их из-за ситцевой занавески. Яков Фомич не спешил, выслушивал годами. Люди вокруг были всякие, были из та ких же нахаловок, отовсюду,— но всех их уже успела объединить при­ надлежность к одному кругу. Многое оставалось чужим, какие-то суж­ дения Яков Фомич не мог одобрить, чьи-то поступки истолковывал не верно. Слушал, взвешивал, спорил, соглашался или не соглашался; брал или не брал. Хотя поначалу, некоторое время, он воспринимал коллег только как специалистов,— однако и этого было достаточно, чтобы интересо ваться, как к нему относятся. Скоро он осознал, что давно борется за признание. Так Яков Фомич понял, что его решение состоялось, вхож­ дение в этот новый мир свершилось; что он уже активно функционирует в нем. Но все новое легло на то, с чем он вступал в жизнь, и Яков Фомич продолжал помещать людей и поступки на лавочку перед тем домом и мерить их по тому, что так дальше быть не может и должно быть изме­ нено. В верхнем слое много скопилось напластований, всяких — хороших очень хороших (Элэл), дурных, причудливых. Биографию взрослого мужчины надо писать, как историю государства, в ней окажутся перио ды становления, объединения, расцвета, средневековых испытаний и срывов, раздробленности, упадка, возрождения, войн, прогресса види­ мого и духовного... Постепенно получился Яков Фомич, который сейчас гасит сигарету. Трезвый скептик, верящий только в анализ, в объектив­ ный, безжалостный анализ во всем; максималист, заинтересованный Только в истине. Органически не способный к компромиссам. Резкий, зачастую до несправедливости. Получился Яков Фомич, знающий себе цену, понимающий меру своего таланта и неповторимости своей лич­ ности. Он отдавал себе отчет в том, что за такую свою линию поведения, или нрав, или манеры,— назовите как угодно,— надо платить. Понимал.