Сибирские Огни, 1978, № 3

ЯКОНУР 37 и отчего Элэл было не просто пробить перевод Якова Фомича в свой институт. Он и как специалист известность получил прежде всего в качестве хорошего критика: мог сразу оценить сильные и слабые стороны иссле­ дования. Славился человеком с наметанным глазом и был незаменим в трудных случаях, когда требовалось быстро найти импровизированное решение. Родился он в деревне Деревеньки, Ручьевского района; отец не вер­ нулся с войны, переехали в город, жили в Нахаловке. Рос тихим и не­ людимым; сидел дома, общался мало. Но под окном была у них ска­ мейка; он слушал и запоминал,— разговоры, песни, сердечные и похаб­ ные. Дома тоже все запомнилось. Отчима он не любил, отчим пил страшно; мать у него не было возможности полюбить, она всегда была занята. Он вышел из Нахаловки с твердым представлением о том, чего не должно быть; вынес из нее понятие о том, что в жизни так дальше быть не может и должно быть изменено. Взял со своей улицы и веру в необходимость этих перемен. Он рано стал взрослым. Выбирал себе место в жизни сознательно, с пониманием, чего он хочет от будущей своей социальной позиции. Наука импонировала ему больше, чем что-либо. К своим способностям и школьным успехам он относился, разумеется, без всякого почтения. Но ученые были теми людьми, работа которых позволяла изменять многое в мире, он это видел, только дурак мог не видеть этого. Причис­ лял он сюда, прежде других,— физиков, химиков, тех, кто занимается точными науками. В этом состояла их каждодневная работа. Тут была сфера деятельности реальной, такой, от которой можно ожидать чего-то. Выбор был сделан. Ему не понадобилось потом много времени, чтобы понять, что же­ лаемые изменения в технике происходят не так быстро, как ему каза­ лось или хотелось, в условиях жизни — тоже не сразу, а в людях — еще медленнее или, если это не точно, пусть будет — постепенно. Однако охлаждения не наступило. Пришла вторая любовь к профессии, пожалуй, еще более надежная. Пусть ожидания плодов переместились на буду­ щее; появилось нечто чрезвычайно важное в настоящем, лично важное для Якова Фомича. Было это, конечно, рационально; и было, однако, любовью. Работа предохраняла его от сверхчувствительного устройства, ко­ торым Яков Фомич был одарен от рождения... Приглушала его дейст­ вие... Устройство это улавливало все признаки пустоты, жестокости, безутешности, низости, бесцельности, примитивности существования, все такие признаки, сколько их мыслимо было найти, сколько их можно было вообразить, и еще усиливало воспоминаниями детства. Формула «родимые пятна» Якова Фомича' не устраивала. В грузном теле с боль­ ной сердечной мышцей очень туго были натянуты тонкие струны, кото­ рые защищала только работа, да еще легкая походная броня бесцере­ монности и злословия. Яков Фомич уходил в работу от будничной жизни с теми многими ее составляющими, которые он не мог принять; он не в состоянии был смириться с ними, вынести, что они вообще есть, неважно, задевают они его самого или он стал теперь для них недосягаем; не мог постигнуть, каким образом они существуют, как продолжают сочетаться с другими составляющими жизни, теми, которые он принимал с удовлетворением. От мира людей, в котором много оказалось для Якова Фомича не­ приемлемого, непонятного, эклектичного, он уходил в исследуемый им молекулярный мир. Этот мир был иным. Мало того, что он мог быть увиден, понят, объяснен, и делалось это строго объективно, и картина его была ясна, логична, имела полные, четко действующие модели. До