Сибирские Огни, 1978, № 3
ЯКОНУР 27 сам по себе, один или с друзьями, она бы ему не надоедала, пряталась бы и ждала, когда он сам ее позовет... Говорила же она ему, говорила! Чувствовала, что с ним делается. А он отвечал — не могу оставить ребят, буду до конца... Видно, одного толчка не хватало, последнего, и тут приехал человек его забрать, видно, этого не хватало Смерти... О чем она думает, о чем! Достала из пачки сигарету, расправила. Закурила. Держись, Маша- Машенька. Держись! Черт, вся эта больничная обстановка кругом... Куда они пропали, почему так долго не возвращаются?.. Он спрашивал, любит ли она его. Каждый из них успел прожить целую жизнь, и теперь они хотели знать точно, что с ними происходит. Любит ли! Он для нее... Еще раньше, давно, он был для нее необыкно венным, необычным, необычайным, она думала о нем; это еще с самого начала, всегда. Он спрашивал: «В самом деле, думала?» Да, отвечала она, думала о нем, будто знала, что произойдет. «А потом?» А потом он для нее стал единственным. И все было теперь вместе,— то, что она ис пытывала к нему прежде, и то, что пришло потом. Она считала, что это больше, чем любовь. Если женщина говорит о чем-то, что это больше чем любовь... Она была счастлива, она знала: счастье ей выпало в жиз ни. «Ты для меня...» — говорил он. И она пугалась. Что я тебе, отвечала она, тебе нужен друг... помочь... а что я? Он качал головой. «Я всю жизнь шел к тебе, но почему только теперь пришел?..» Очень мало было их времени, совсем ничего, да и не всегда они часто виделись; кто может знать, как что будет, если будет долго. Мы с тобой разные, говорила она, я боюсь, что мешаю тебе в твоей жизни, я же вижу, тебе нравится твоя жизнь; скоро все коситься начнут; я черная, я знаю, а ты голубой, я — черное пятно на тебе... Он останавливал ее: «Нет, я всю жизнь шел тро пой к тебе. Это путь мой. Ты еще не понимаешь... Мы будем жить как написано, это для нас написано, так мы и будем жить; хорошо-хорошо, долго-долго и умрем в один день...» Приехал Шатохин поздно,— не очень-то все это ему надо, есть дела поважнее. Прошагал коридорами, поднялся по старинной лестни це, оглядывая панели, потолки, люстры. Приоткрыл узкую створку вы сокой резной двери и вошел. Вроде все говорили одновременно. Никто даже не повернулся к нему... Шатохин оглядел зал. Так, так. Знакомые все лица. Этот, конеч но, здесь. Непременный участник. И без этого тоже не обойдется. Как же! А там кто? Вот это да! Замминистра приволокли! Шатохин сел с краю и вытащил свой блокнот. Положил ногу на но гу, приладил блокнот на колене, снял с ручки колпачок. — Прошу тишины! — сказал председатель, знакомый Шатохину по прежним сборищам бездельников,— Зачитываю текст письма, которое предлагается отправить... Один, наконец, обернулся! Ревякин. Удивительно, что не вместе летели... Рукой машет. Сиди, сиди'там. Не пойду я к тебе. Еще чего, с тобой тут сидеть. — Письмо, разумеется, на нашем бланке,— продолжал председа тель,— где указана, кстати, дата основания: год тысяча восемьсот... Рядом какой-то юнец менял кассету в магнитофоне. Для потомков, что ли, записывают? Шатохин спросил у него, кто выступал. Мальчишка начал рассказывать,— зам делал доклад, потом говорил Ревякин, по том... Шатохин стал писать в блокноте: «Присутствовало примерно 40 человек с обеих сторон»... — Обсудив еще раз проблему Яконура,—-читал председатель, - просим не наращивйть мощности химического комбината, решить воп
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2