Сибирские Огни, 1978, № 3

12 Д. КОНСТАНТИНОВСКИИ это было в прошлый юбилей,— или в позапрошлый? — неважно, как на той, словом, фотографии, они вдобавок подретушировали там ее, и он вышел молодым и бравым. После того принципиально не фотографиро­ вался, это ему будто помогало, он вроде оставался для себя все таким же. А для других, оказывается, не вполне... Старик усмехнулся. Он не мог думать серьезно о собственном возрасте. Да нет, он все такой же, провались они к дьяволу! А перья-то, перья как распускали. Не думает ли он, что Элэл оста­ новился, что это направление исчерпало себя? Бред собачий. Кто-то на­ капал... Определенно. Кто? И еще тот, как его, практикантом у него на­ чинал: не кажется ли ему, что Элэл работает вхолостую... Как, как это он говорил: горячо поддерживаемый им Элэл... ассигнования... вхоло­ стую... Слова-то, слова! Откуда они их берут? Приходить к нему с таки­ ми словами... А тот, из конторы Свирского, вот номер, в перерыве ему намекал на аспирантку, про моральный облик советского ученого за­ вел,— это еще что такое? Катя донесла? Да он эту аспирантку один раз видел! Другое дело, что он собирался жить один, была у него такая идея, Катя, может, почувствовала... Как ему теперь с ней разговари­ вать? По морде надо было этому, по морде! Свирского, жаль, не оказа­ лось... А тем-то, другим, Старик видел, тем было неловко, неохота им было это проделывать, поддерживать, поддакивать, да ведь они заранее обо всем условились, все решили; неловко, да ведь роль! Ну и что — роль? Кто сказал, что обязательно играть по роли? Человеки они или куклы? Думали, все пойдет как обычно в таких случаях, он включится в си­ туацию и тоже примет соответствующую роль, поймет их да и пойдет им навстречу, даже посочувствует им в тяжком их спектакле, и все кон­ чится самым банальным, благополучным для них образом... А он — разъярился. Наорал на них. И не жалеет об этом. Еще чего, жалеть! Он таков, как на той самой фотографии. И не намерен вести себя, как они ждут. Они сделали на­ лет, он отбил первое нападение, наорал на них; они ему пригрозили. Ну и что,— может, они думают, что озадачили Старика? Да они себя озада­ чили! Как им теперь поступить, вот им проблема, что ж, ворочайтесь, ворочайтесь... — Гена, ты едешь как очень, очень важная гусыня. Он отправился дальше пешком, быстро шел в-вечерней московской толпе, по влажному черному асфальту, мимо серых зданий, под ярким белым светом уличных фонарей. Вот он идет,— легко, чуть подпрыгивая. Маленький, очень худой; высохший. Его руки. Они пролетают вперед, отбрасываются за спину, задевают прохожих. С годами его руки отвоевали себе самостоятельность. Стали автономны. Они сами по себе, он сам по себе; он уже привык. Старик пошел быстрее."Это помогало. Итак, пусть они ломают головы, что им теперь делать. Он не уступит. Уступить-то придется... Да что, в конце концов! Может, он перестанет быть автором своей теории? Академиком? Лауреатом? Институт у него тоже не отберут. Не посмеют. Да и не обойдутся. Ну, а с этим его местом, с этой должностью... Можно подумать, он уцепился за это кресло! Он не преувеличивал роли собственной лично­ сти в истории, в конце концов, он совсем может уйти, ничего, как ни