Сибирские Огни, 1978, № 3
112 РИММА КОВАЛЕНКО лить учителей, другая половина — чтобы остались они на старом месте. Дом куплен колхозом. Документ имеется. — Разве об учителях речь? — голос Виталия Петровича звучал ровно, его словно убивала непонятливость окружающих, и он нарочно говорил ровно, без всяких эмоций: — Речь идет о художнике, о выдаю щемся человеке нашего района, области и всей страны. Знают ваши колхозники своего земляка? — Знают,— ответил лебедянский председатель,— его картина в школе висит. И у Бабуркиных есть картина. — Что изображено на этих картинах? — На той, что в школе,— детские ясли, то есть этот дом, о ротором мы ведем речь. Снизу нарисовано: речка видна и дом с деревьями. А у Бабуркиных — лицо. Еще не старухи, но так — женщины в годах. Виталий Петрович поднялся, положил ладони на зеленое сукно сто ла, спина прогнулась, словно изготовился к прыжку. Любовь Андреевна не слыхала первых его фраз. Картина у Бабуркиных — портрет матери, «и этот сын по имени Виктор Сергеевич рисует с меня портрет...» Го лос Виталия Петровича раздавался где-то вдали: — ...Эстетическое воспитание вдали от эстетических ценностей — воспитание умозрительное, неглубокое. Мне понятно желание Любови Андреевны приобщить сразу к культурному наследию художника как можно больше людей. Но мне также понятна и глубоко свята последняя воля человека, оставившего родному селу бесценный подарок. Колхоз имени Калинина должен достойно принять его. Предлагаю открыть му зей в колхозе имени Калинина к Новому году. Бюро закончилось, а рабочий день еще шел, и невидимые его связи, сплетаясь и расплетаясь, вдруг затянулись узлом и натянутыми конца ми больно ударили по Любови Андреевне. Колька, который никогда не звонил и не приходил к ней на работу, вдруг возник на пороге кабинета, и она, увидев его перекошенное лицо, испугалась и схватилась за сердце. — Мама! Приехал Михалев и забрал ящик. — Как забрал? Почему? Что он говорил? — Ругался. Вроде того, что если человек не понимает доброго, так свой ум не вставишь. — Давно это случилось? — Сейчас. Я сразу к тебе. Она отправила сына и тут же вызвала машину. Умирая от стыда, что шофер Степан Гаврилович будет свидетелем ее встречи с Михале вым, понеслась вдогонку. Догнала за райцентром, Михалев на своих «Жигулях» не спешил, ехал по разбитой дороге осторожно. Сразу оста новился, заслышав сигнал сзади. Разъяренная, несчастная, она подбежала к его машине, открыла дверцу и заплакала, уткнувшись лбом в холодную полосу металла. — Что же ты, Михалев, вытворяешь? Ты бы хоть женщину во мне пощадил, если секретаря не уважаешь. Да что ты такое говоришь, Любовь Андреевна,— Михалев за суетился, и видно было, как он рад этой встрече,— да я уже сам не знаю, что с этим ящиком делать. Это все жена, Татьяна, «не привезешь, так что подумает, в том году возил, а в этом нет». — Отдавай яблоки. Больше не вози, а эти верни. Он скоро, торопясь, вытащил из багажника ящик, подоспел Степан Гаврилович, и они вдвоем перенесли его в газик. Прости меня,— сказала Любовь Андреевна,— и Татьяне ничего не говори. „ Д а Уж чего там 1 — успокоил он ее. Стоял возле машины, похо жий на старенького востроносого мальчика, смотрел снизу вверх и уте- I
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2