Сибирские Огни, 1978, № 2

94 ИВАН КРАСНОВ — Заявление напишете стихами. Поняли? Я растерянно заморгал глазами: — Разве это можно? — И можно, и нужно! — Но ведь так никто не делает. , —- Вот это и плохо. Вступление в партию должно волновать челове­ ка не меньше, чем стихи Пушкина. Если, конечно, это настоящий чело­ век и солдат. А вы... что? Считаете, что партия недостойна стихов?.. Пишите! Не знаю, чем еще руководствовался Тимофей Семенович. Может быть, он хотел заострить во мне чувство ответственности за будущую принадлежность к партии. Но свое требование —написать заявление стихами —он повторил еще раз. И я его выполнил. Думаю, что это был если не единственный, то очень редкий случай вторжения стихов в пар­ тийные документы... Рыбалкин был прирожденным агитатором и пропагандистом. Даже тактико-технические данные боевой машины или оружия на­ шего и немецкого —он умел преподнести в увлекательной форме, с остроумными сравнениями. Я втайне завидовал острой наблюдательности Рыбалкина. Цепким, поистине художническим, взглядом он схватывал сценки из фронтовой жизни, черты человеческих характеров, жесты, речевые манеры. Он так рассказывал об увиденном и услышанном, так сдабривал свою речь деталями и «подперчивал» юмором, что ее хотелось застенографировать. Более тридцати лет прошло с тех пор, а в моей памяти и поныне жив сделанный Рыбалкиным словесный портрет чудаковатого шофера, кото­ рый при первой встрече с желто-бурой приволжской степью развел пука­ ми и воскликнул: «А я думал, что здесь пальмы растут!» * * * Наверное, нигде люди не сближаются друг с другом так, как на фронте. Пережитая в одном окопе бомбежка, поделенные пополам кусок хлеба и пачка махорки, суп из общего котелка —все это невольно рас­ полагает к душевной открытости... Близким и дорогим для меня челове­ ком стал Тимофей Рыбалкин. Я делился с ним всем, что было на сердце. И он ничего не таил от меня. Даже пересказывал письма своей жены. А однажды, забавно надув губы, положил передо мной письмо, к которо­ му были пришиты две прядки волос, перевязанные алыми ленточками: — Посмотрите, что отчудила моя Зоя Григорьевна: прислала на па­ мять косички дочек. Хоть стихи пиши! — А разве кто запрещает? — Неловко у вас «хлеб» отбивать. Связанные общей судьбой, мы относились друг к другу по-братски. Но была в наших отношениях некая грань, которую я никогда не пере­ ступал. Эта грань, однако, создавалась не только тем, что один из нас был начальником, а другой —подчиненным. Гораздо важнее, влиятель­ нее была та зримая и постоянно ощутимая нравственная сила, исходив­ шая из него, которую я назвал бы обаянием личности. Не грозным окри­ ком, не суровым .взглядом, а каждым поступком своим Рыбалкин за­ ставлял уважать себя. Уж так случилось, что его распоряжения стали для меня высшим законом, и я выполнял их старательнее, чем приказы других прямых начальников, обладавших гораздо большей властью. Мне было неуютно и больно, если моя работа не совсем удовлетворяла Тимофея Семенови­ ча. И наоборот —я радовался, если удавалось чем-то облегчить его труд.