Сибирские Огни, 1978, № 2
4 А. ДЕМЧЕНКО Как удаву в пасть, смотрел Ткаченко расширенными глазами в зия ющий люк. — А! —Начальник ПДС безнадежно махнул рукой и ловко вы скользнул за борт. Когда Ан-2 зарулил на стоянку, курсанты уже грузили на тягач со бранные парашюты. Ткаченко понуро спустился на землю и стоял, согнувшись, не зная, что делать. На него никто не обращал внимания: все возбужденно пере говаривались, шутили, дурачились,— и он вдруг остро осознал, какая глубокая трещина образовалась сейчас между ним и его товарищами. Еще полчаса назад он был такой же, как и остальные ,уа теперь вроде чужой. Чужой среди своих. Даже чернявый красавец Генка Воронов делал вид, что не замечал его, даже Володька Климов, а ведь друзья... Старшина эскадрильи прапорщик Онищенко был уже тут как тут. Не только в казарме, но и на аэродроме нет от него покоя. — И чего дурачатся, як дети малые! —рявкнул он громовым голо сом. Росточек у старшины небольшой, а голосом, как говорится, бог не обидел. — А вы, Ткаченко, почему, как каланча, в стороне маячите? Живо парашюты на машину! Эскадрилья, становись! Через минуту курсанты стояли в строю. — С места с песней в столовую ша-гом...—старшина сделал паузу и выдохнул,—марш! Над строем взлетела задорная песня: Нам, парашютистам, Привольно в небе чистом. Легки ребята на подъем... Ткаченко не пел. Тошно было на душе. О, как завидовал он в эти минуты своим товарищам! Убежать бы, скрыться, остаться одному. Те перь и глаз не поднять от стыда. Засмеют. И чего, спрашивается, он испугался? Ведь парашюты у всех, как часы, сработали, ведь ни с кем ничего страшного не случилось. Взять того же подполковника. За свою жизнь он совершил полторы тысячи прыжков, жив, здоров. Правда, го ворят, первый парашютный прыжок самый страшный, но ведь когда-то и на первый решиться надо. Раз уж захотел стать летчиком, тут ничего не поделаешь. — Ткаченко, вы почему не поете? —строго заметил старшина. — Ему не до песен,—с ехидцей ввернул один из курсантов и тут же получил от Воронова острый тычок в бок. Онищенко, наверное, был уже в курсе случившегося, однако вел се бя так, будто ничего особенного не произошло, и за это Ткаченко, вы шагивающий впереди всех и по привычке горбившийся, был благодарен старшине. После завтрака курсантам было предоставлено свободное время: ни занятий, ни построений, хочешь —в волейбол играй, хочешь —письма пиши. Блаженство! До самого обеда — полная свобода. Это потому, что их рано подняли. Правда, рано вставать не так уж весело, но к этому надо привыкать, ведь скоро начнется настоящее дело —полеты. «Для кого полеты, а для меня крышка,—уныло думал Ткаченко.— Отчислят из училища. Как пить дать —отчислят». Никогда раньше Виктору Ткаченко не случалось подниматься выше седьмого этажа своего дома. Один раз пришлось, правда, летать с ма терью в Москву. Приятное такое состояние... Известие о предстоящих прыжках он воспринял довольно хладно кровно. «Подумаешь, невидаль какая!». Его как самого высокого в эска-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2