Сибирские Огни, 1978, № 2

РОМАН ВЯЧ. ШИШКОВА «ВАТАГА»... 189 ♦ рии гражданской войны не только отряды, подобные отрядам Вершинина и Селезнева, но и разные банды вроде банд Зеленого и Антонова, не говор? уже о крестьянской армии Махно, которая тоже воевала «за землю, за волю», однако запятнала себя кровавыми преступлениями против револю­ ции и против человечности вообще» '. Сюда легко и закономерно можно при­ соединить и Зыкова, и его прототип Рого­ ва, зыковщину и роговщину. Не в одной Сибири рождалась и полыхала партизан­ щина. Тем серьезней и вдумчивей следо­ вало отнестись к ее художественному осво­ ению и не только одним Вяч. Шишковым. Тот же Д. Фурманов, так сурово отнесший­ ся к роману Шишкова, проницательно пи­ сал о Чапаеве: «Он олицетворяет собою все неудержимое, стихийное, гневное и протестующее, что за долгое время нако­ пилось в крестьянской среде». И тут же сразу задумывается о двойственном харак­ тере этого вызванного гражданской войной жизненного явления: «Но стихия... черт ее знает, куда она может обернуться! Бывали у нас случаи (разве мало их было?!), что такой же вот славный командир, вроде Чапаева, а вдруг и укокошит своего комис­ сара!.. А то, глядишь, и вовсе уйдет к бе­ лым со своим «стихийным» отрядом»1 2. Ну, прямо по схеме сюжета «Ватаги»! И с тем же кощунственным сближением— Чапаев и «славный командир», убивший комиссара и перешедший к белякам. Стой только разницей, что убивал Зыков не ко­ миссара, поскольку у него такового не бы­ ло, а всех, кто не соглашался с его бредо­ выми идеями о самовластии, о вере, не принимал тактику погромов и террора. Две души крестьянина сказались и на партизан­ ском движении в России. «Именно прозе начала 20-х годов,—подчеркивает в своей работе Арк. Эльяшевич,—удалось нащу­ пать эту противоречивую сущность кресть­ янского движения в революцию». И далее делает такие интересные и важные обобще­ ния: «Приветствуя революционную стихию, освещая ее великие цели, многие худож­ ники не скрывали, однако, своей озабочен­ ности сложностью тех форм, которые под­ час приобретала классовая борьба... Это преклонение перед размахом и силой кре­ стьянского движения и тут же—тревога и озабоченность разгулом животных стра­ стей, выплеснутых партизанщиной на по­ верхность, издержками и накипью, идущи­ ми как от накала классовой борьбы, так и от анархистских тенденций, которые в ней сказывались, встречаются и у Артема Ве­ селого, и у Л. Сейфуллиной, и у В. Шишко­ ва, и у Б. Лавренева, и у А. Неверова, и у И. Бабеля»31 2. Так, частный анализ произведений, будь то «Партизанские повести» Вс. Иванова или «Ватага» Вяч. Шишкова, заставляет заду- 1 Арк. Э л ь я ш е в и ч . Лиризм, экспрес­ сия, гротеск. Л., 1975, стр. 96—97. 2 Дм. Ф у р м а н о в . Собр. соч. в 4-х то­ мах. Т. 1, М„ 1960. стр. 83 3 Арк. Э л ь я ш е в и ч . Лиризм, экспрес­ сия, гротеск. Л.. 1975. стр. 98. маться как о специфических свойствах ли­ тературного процесса начала 20-х годов, так и о подлинном смысле исторических событий, которые этот процесс питали. Тревога и озабоченность водили пером пи- сателя-гражданина, писателя-гуманиста, когда он создавал «страшную сказку-быль» о зыковщине, о партизанщине. 3 Р. Колесникова, написавшая специальную статью о «Ватаге» Вяч. Шишкова, в первой ее части восновном повторяет Ю. Андре­ ева. Она, как и многие исследователи, ана­ лизируя изображение партизанского дви­ жения, ссылается на положение В. И. Ле­ нина: «Стихийность движения есть признак его глубины в массах, прочности его кор­ ней, его неустранимости» 1,—тем самым еще раз напоминая, что обвинения Вяч. Шишкова в клевете на партизанское движе­ ние не основательны. В статье вскрывается существенный изъян в посылках отрица­ тельной критики: «Субъективное авторское отношение к герою вступает в противоре­ чие с талантливо зарисованной действи­ тельностью. Стилизуя образ Зыкова под былинного героя-богатыря, художник яко­ бы тем самым идеализировал его...»2. Но, замечает Р. Колесникова, «природа ав­ торского отношения не так проста и оче­ видна, как утверждает критика». Затем следует определение и авторской идеи, и авторского отношения к событиям. Гово­ рится, например, что «казнь Зыкова и На­ перстка еще раз подчеркивает, что ничего общего между разбоем ватаги и подлинно народным партизанским движением нет», утверждается, что «Шишков всесторонне мотивирует поступки и характер своего ге­ роя, лаконично передавая* тончайшее про­ никновение свое в особенности психологии сибирского кержачества», т. е. выступая как несомненный реалист. При этом Р. Колес­ никова высказывает отличную мысль, осо­ бенно по отношению к творчеству Вяч. Шишкова, которую никогда не грех повто­ рить: «Объективно-специфические пробле­ мы, поставленные в «Ватаге», обусловлены были потребностью автора глубже проник­ нуть в социальную сущность изображаемо­ го явления, обнаружить присущие ему скрытые, свойственные сибирскому быту противоречия и тем самым внести свое но­ вое в понимание революции, разнообра- • зить и уточАить ее эмоциональную оценку. Абстрагироваться от жизненных истоков сюжета, от авторской позиции и особенно­ стей времени—это тоже значи^ быть дог­ матиком, только на иной лад, с другого конца. Уроки истории, в том числе и исто­ рии литературы, всегда предметны, и без признания за писателем права думать и 1 В. И. Л е н и н . Поли. собр. соч.. т. 34. стр. 217. 2 Р. И. К о л е с н и к о в а . О романе В. Шишкова «Ватага».— Сб. «Проблемы идейности и мастерства художественной ли­ тературы». Томск. 1969, стр. 202. Далее ци­ таты по тексту на стр. 200—213.