Сибирские Огни, 1978, № 2

188 Н. ЯНОВСКИЙ Одинокий, мрачный, болезненно-взбудо­ раженный, разыскивает Зыков своих и ни­ где не находит—одни прячутся от него, другие откровенно не хотят. «Неужто рас­ сыпались, как стадо баранов, и забыли про него?»—не без оснований догадывается Зыкое. «По ночам заезжал на заимки и деревни к знакомым мужикам, обращался с горя­ чим призывом слать к нему людей, но по­ лучал отпор. В одной деревне такие слы­ шал речи. Краснобородый, с красными нажеванны­ ми щеками крестьянин недружелюбно го­ ворил: — А ты, Зыков, нешто не слыхал про повстанческий Ануйский съезд в прошлом годе, в сентябре? Мы за порядок стоим, а не за погром. Погромом ничего не взять, Зыков. Дисциплина должна быть, чтоб по всей строгости ответственность, тогда и жизнь наладить можно... Нешто не читал прокламаций крестьянской повстанческой нашей армии? — А ты мои прокламации не читал?— спросил Зыков. — Знаем мы твои прокламации: замест города головешки одни торчат». Так заговорило в романе сибирское кре­ стьянство. Оно «нашей» считало крепко организо­ ванную, дисциплинированную повстанче­ скую армию и объявляло, что стоит «за по­ рядок, а не за погром». И надо полагать, что именно это крестьянство жаловалось на него и туда и сюда, как сказано в ро­ мане. «Зыков, правда, бьет белых, но он же мытарит и мужиков. Кто хуже, Зыков или белые? Оба хуже. Власть Советов, спасай народ!» Очевидно же, Вяч. Шишков знал о реаль­ ной расстановке сил в Сибири. И в послед­ них главах повествования мы узнаем о том, как Зыкова взяли, осудили и наказали представители Красной Армии, представи­ тели Советской власти. Да, Зыков достойно встретил смерть,— он в самом деле сильный и цельный чело­ век,—просил пощадить Таню как свою же­ ну, клялся снова искренне—«прости меня, милячок... согрешил перед тобой...» Однако получил объективную оценку всей жизни и деятельности, когда заговорил о своей по­ мощи Советам. «— Ха-ха! Хороша помощь! —ответили ему.—Вгороде сколько народу покромсал, вот начальника нашего изувечил... — Анархия и разбой! Советская власть не потатчица...—резко проговорил Сус-' лов». Этими ключевыми для истинной позиции автора сценами и кончается повествование. Произошло осуждение зыковщины, парти­ занщины, осуждение ясное, точное, беском­ промиссное, но не замеченное, к сожале­ нию, многими. Для фольклорной символи­ ки, принятой авторомвпроизведении, очень характерно то обстоятельство, что Зыков, как бы больно нам за него ни было, осуж­ ден и расстрелян вместе с отвратительным палачом горбуном, по прозвищу Наперсток. Формула приговора, произнесенная комму­ нистом Сусловым, звучала так: «— Вывший партизан Наперсток за кро­ вожадную бессмысленную жестокость, проявленную им при разгроме города...» Жизнь и смерть Зыкова, сама зыковщи- на сближалась не с восстанием крестьян под водительством Емельяна Пугачева, не с партизанским движением под руководст­ вом большевиков, а с теми темными сила­ ми, какие столетиями клокотали в темной двойственной душе русского крестьянина и именовались в истории то как «пугачевщи­ на», то как «партизанщина», подлинный источник которых—крепостное право, ца­ ризм, гнет помещиков и буржуазии, веками устойчиво тяготевший над русским кресть­ янством вплоть до революции 1917 года. Именно эти выводы, по мысли Вяч. Шишко­ ва, и должен был сделать внимательный и доброжелательный читатель его романа. Но этого не случилось преимущественно по вине догматической критики. Лишь в самое последнее время начали раздаваться голо­ са, требующие иного прочтения одного из наиболее ярких произведений Вяч. Шиш­ кова. «...Из учебника в учебник, из статьи в статью десятилетиями переходит указание на повесть Вяч. Шишкова «Ватага» как на классический образчик поэтизации сти­ хии,—пишет Ю. Андреев в интересном ис­ следовании «Революция и литература».— ...После этого исследователи, вероятно, не давали себе труда либо перечитать, либо (это вполне возможно!) прочитать «Вата­ гу»—лишь добывали любой ценой факты к теории преодоления «поэтизации сти­ хии»... Это мрачное, трагическое повество­ вание о драматических поворотах жизнен­ ного пути человека, свихнувшегося в поисках веры, это развенчание фанатика- изувера, и вот: «поэтизация стихийности»!.. «Страшная русская сказка-быль»—так на­ звал сам Вяч. Шишков «Ватагу», это верное определение; но какая там «быль» и какая там «страшная», если стоит задача найти и искоренить не только поэтизацию стихий­ ности, но даже самое изображение стихий­ ности! И вот уже клеймится «Ватага», осви­ стываются «Повольники», сурово осуждает­ ся «Ветер»... *. Иначе и несколько на других теоретиче­ ских основаниях, а главное с верным исто­ рическим подходом к явлениям жизни и литературы пишет об этом же Арк. Элья- шевич. «От мужиков Вс. Иванова и их крестьян­ ских вождей,—глава у Арк. Эльяшевича посвящена «Партизанским повестям»,— критики не раз хотели проявления тех черт и качеств, которые были им вовсе не свой­ ственны. Возмущались их политической не­ развитостью, анархизмом, резкими колеба­ ниями в настроении, почвенничеством, «национализмом», но забывали о том, что партизанщина порождала в реальной исто- 1 Ю. А. А н д р е е в . Революция и литера­ тура. Л., «Наука». 1969, стр. 102—103; То же, М„ «Художественная литература». 1975. стр. 104.