Сибирские Огни, 1978, № 2

162 ЛЕОНИД РЕШЕТНИКОВ говорит поэт, умалчивая в данном случае о том, что это его новое породнение <; родной землей и ее людьми имеет более широкий характер, чем только сближение с природой, и более важные и значительные последствия, чем только воспроизведение в поэтической строке радости приобщения к животворящей влаге родного родника. Но об этом, без недомолвок и умолчаний, говорят другие стихи поэта, говорят его книги «Третьи петухи» и «Как цветы на за­ ре», где глубина познания народной жизни соседствует с сочувственным вниманием к ней поэта, а высокие обобщения, к кото­ рым приходит он, с конкретными примета­ ми конкретной жизни сегодняшней русской сибирской деревни. И еще одно свойство, которое отличает многие стихи этих сборников и о котором нельзя не упомянуть здесь,—возросшие естественность и лиризм звучания, эмоци­ ональная наполненность и взволнованность стихотворной строки. И не случаен тот факт, что именно книга лирики «Третьи петухи», наряду с поэмой «Седьмое небо», была отмечена по ее вы­ ходе Государственной премией РСФСР им. М. Горького. Все это говорится не затем, чтобы уни­ зить предыдущую работу поэта. Отнюдь нет! Да 'это и невозможно было бы сде­ лать, ибо все лучшее, созданное поэтом,— не только в наших сердцах и на нашей па­ мяти, но в сердцах и памяти читающего народа. , Все это говорится затем, чтобы подчерк­ нуть то новое, что принесла в лирику поэта его «марьевская» Муза. А она, эта Муза, не отнимая ничего из прежних достоинств поэта, обогатила его голос новыми краска- ми, придала ему новый тембр звучания. Его лирический герой говорит о тех же на­ сущнейших проблемах бытия, которых он касался и ранее. Но теперь этот голос еще более окреп. Кроме того, он все реже зву­ чит «со стороны»,^когда можно говорить и поэтическими формулами. Все чаще и чаще мы слышим этот голос как бы рядом с со­ бою. И нам слышны не только его интона­ ция, но и—более того—горячее дыхание героя. А это-то и создае*г ощущение есте­ ственности и органичности звучания стиха, это-то и вызывает в нас ответное чувство доверия ко всему, о чем сообщает нам поэт... Деревенский я весь. Даже больше, чем был До того, как увидел трамваи.— признается поэт в одном из стихотзорений последней книги. Многозначащее призна­ ние! Поэт заявляет о том, что он стал сей­ час более деревенским, чем был вмолодо­ сти, когда постоянно жил в дерезне! Нет ли в этом заявлении парадокса? Нет! Втом- то и дело, что, вернувшись в деревню сей­ час, на новом этапе своего духовного раз­ вития, поэт не только ощутил свою физи­ ческую близость к деревне, он сумел настроить духовную связь с нею. И в этом—весь секрет его жизненного и поэтического успеха, обретенного им в деревне. И в этом-то смысле прежде всего и по­ учителен опыт возвращения поэта Василия Федорова на родную землю, в любезную его сердцу Марьевку. . ' х * * * Каждый год, в начале раннего лета, ког­ да в Сибири вдоль русел рек отцветает черемуха, а на освободившихся от весенне­ го половодья пойменных лугах зажигаются св*етло-голубые и бледно-сиреневые искор­ ки зацветающей черемши и дикого лука, я укладываю свой дорожный чемодан и еду в родную мне вятскую сторону. А на­ встречу, из Москвы, летят самолеты и идут поезда в Новосибирск и Кемерово. И вся­ кий раз, увидев в это время пролетающий надо мною самолет или проходящий мимо поезд, я оглядываюсь в его сторону с осо­ бым вниманием. Я знаю, что в одном из ни к может оказаться Василий Федоров, едущий в свою заветную Марьевку, чтобы снова разделить с ее обитателями их оче­ редную страду, их заботы и радости, их победы и огорчения. Я знаю, что в это время далекая сибир­ ская деревня ждет своего сына и своего поэта Василия Дмитриевича Федорова. И хоть в этот момент я не вижу поэта, но мне кажется, что я явственно слышу его глухой, басовитый голос: Шепчу лугам. Лесам и плесам: — Родимый край, Я — твой, я — твой!