Сибирские Огни, 1978, № 2

ВОЗВРАЩЕНИЕ В МАРЬЕВКУ 153 Такова одна из главных черт характера героини поэмы «Марьевская летопись», де­ ревенской девушки Маши, которую вполне можно назвать горькой и гордой Музой поэта, возникающей, как мы увидим даль­ ше, перед его мысленным взором каждый раз, когда он касается своим пером дере­ венской жизни тех лет, да и более поздне­ го времени. Еще один образ, намеченный в поэме и многие годы проходящий затем сквозь ли­ рику поэта,—образ матери. Этот образ всегда в сердце лирического героя, где бы он ни находился и как бы надолго ни поки­ дал свой родной дом. Мне трудно было бы узнать Черты покинутой подруги. Но мать... Ко мне шагала мать. Раскинув для объятья руки. В лучах зари она росла. На холм всходя тяжеловато,— Казалось, на плечах несла Всю тяжесть позднего заката... Позднее, постаревшая и одетая в пид­ жак старшего сына, она явится к лириче­ скому герою в тяжелую минуту его жизни и приободрит его, сняв с его души тяжесть и переложив ее на свои плечи, и так уже отягощенные «всей тяжестью позднего за­ ката». И, наконец, образ самой Марьевки—об­ раз отчего дома, родной, материнской зем­ ли, которая вспоила и вскормила лириче­ ского героя и которая всегда готова прьф крыть его собою, утолить его жажду из своих родников, но которая и сама всегда нуждается вего любви и защите. Одна, последняя верста... Вот с высоты горы отлогой В широкую ладонь моста Упала узкая дорога. Где на высокую дугу Завился хмель, созревший впору. И я уж е почти бегу По травяному косогору. Меня прохладою обдав. Ручей примчался на братанье. Гремела светлая вода, Как будто по моей гортани... Это — начало поэмы. А вот как она заканчивается: Казалось мне, что воздух пашен Меня, пришедшего, обмыл. Я чище сделался и даже Еще влюбленнее, чем был. Очищение и возвышение, а вместе укрепление сил, усиление зоркости, помо­ гающей лучше увидеть свой родной край, а в нем—всю свою родину и ее народ лейтмотив многих последующих стихов поэта, родившихся в Марьевке и посвящен- ных ей. Обращение поэта к Марьевке в 1946 го­ ду, как показали последующие годы, было пока эпизодом. Но, как показало также бо­ лее позднее время, совпавшее с годами наивысшей зрелости поэта, эпизод этот не был случаен. Он явился закономерным вы­ ражением важной особенности таланта Ва­ силия Федорова, которому в высшей сте­ пени свойственно чувство родины. * * * Пяднадцать лет спустя после появления «Марьевской летописи» поэт ставит -в своей деревне—вместо утраченного с отъездом его матери оттуда—новый дом. Именно к этому времени он ясно сознает, что не мо­ жет более жить без родной деревни. Кста­ ти, свидетельством этому служит и его пре­ дисловие к двухтомнику, вышедшему тогда же. «Я даже не представлял,—пишет он,— что можно было жить где-то, кроме Марь­ евки». Но было, бынеправильно думать, что воз­ вращение поэта в Марьевку совершилось лишь в конце 60-х начале 70-х годов. Нет, оно произошло гораздо раньше. И это под­ тверждают многие стихи многих его книг. Поэт еще не жил в Марьевке, но он жил ею, он регулярно приезжал туда и виделся со своими родичами и земляками. А это неминуемо сказывалось на его лирике. Можно сказать, что тема родной дерев­ ни, «тема Марьевки» жила неотлучно в поэ­ те, но она не всегда выходила на поверх­ ность его стихов. Она жила в его сердце, как живет зимой стремительная река подо льдом, то невидимо струясь под ним, то промывая его и вырываясь наружу и да­ вая знать о себе даже не очень зоркому глазу и чуткому уху. В книге лирики «Дикий мед», содержа­ щей в себе такие прекрасные стихи, как «£ердце», «Судный день», «Рабская кровь», «Ровесница», тема эта прорывается на по­ верхность лишь два-три раза, да и то не всегда прямо и непосредственно. Напри­ мер, в стихах о возвращении из Индии тверского купца Афанасия Никитина. В спокойный повествовательно-балладный лад стиха вдруг врываются пронзительные строки о земле, чья красота и притягатель­ ная сила для русского человека нетленны и неизбывны. Весной в цветах. Зимой седая, То в злате вся. То вся темна. Вся грешная и вся святая. Лесная, горная, степная. Озерная — На всех одна! Это, впрочем, сказано не только о рус­ ской, но о всей земле, разделенной и не разделенной рубежами и расстояниями^ Но на этой, прекрасной по-своему в любой ее части планете есть все же для русского че­ ловека особая земля. И человек, сын этой земли, как бы он долго и далеко «и был вдали от нее, в конце концов, неизбежно стремится к ней. И, забывший уже и язык ее, он, ступив на ее берег, сразу испытыва­ ет на себе ее чудодейственную силу. Но вот нога земли коснулась. И, словно к берегу прибой. Речь русская к нему вернулась И полилась сама собой.