Сибирские Огни, 1978, № 1

СВЕРЧОК 69 задремал, все надето на нем было теплое — шапка, пимы, полушубок, но уснуть ему не давала всегдашняя настороженность. Пшенкин ворочался с боку на бок, на весь лес покашливал для острастки и досадовал, что сегодня он без ружья, так как поехал лес отводить прямиком из конторы лесничества, а домой заглянуть не успел. И приходилось ему нынче осо­ бенно зорко по сторонам глядеть да Лыску кнутом пришпоривать. А Лыска спешить не хотел! Такой замухрышка конь! Усни Автоном Панфилыч, так он где-нибудь станет под елкой и будет дремать, пентюх такой... Двадцать без малого лет служит Пшенкин в Петушковском лесниче­ стве, а не помнит, чтобы у них добрых коней когда заводили. Вечно та­ кие одры — волкам на потраву. Но как-никак, а едет же он помаленьку, везет его Лыска. Конь — всегда тебе выручка, все не пешком идешь... К задремал-таки Автоном Панфилыч под ровное, мерное дерганье розвальней, под гладкий, чуть слышный скрип... Сколько дремал — неизвестно, но вздрогнул, просыпаясь от сильного хруста сучка в стороне... Уже было сумеречно кругом, от болотин потя­ нуло не скованной холодом сыростью, и из нутра Автонома Панфилыча улетучилась, выстыла прежняя сладкая теплота, и почувствовал он, как стужа под шубой ежом ворочается... *■ Всмотревшись, Пшенкин увидел двух мужиков с ружьями. Вздрог­ нуло все в нем и сжалось. «За моей шкурой охотятся! Ни дать, ни взять — вражьи души!» Он не спускал с них косого взгляда, А те шли, пригибались и голод­ ными волками смотрели на Пшенкина. Не дорогою шли — кустами бре­ ли, продирались по кочкам, по зарослям, через пни и колодник шараши- лись, сквозь шиповник и ельник молоденький, частый, еще не прорежен­ ный временем, с иглами тонких, отмерших сучков от самой земли до средины ствола. Черт бы не лез по такому густущему ельнику! А им тот непролазник был в самую пору. У Автонома Панфилыча тело немеет. То одну, то другую ногу ему тянет судорога. Уставился Пшенкин в передок саней — видит ленивые, тощие ноги мерина, обвислый зад, спутанный сивый хвост, волочащийся почти по снегу, видит, как проминается белое, рыхлое под копытами. Скосит налево глаза — те, двое, идут, ворошатся в чащобе. «Кому бы тут быть? Кто же такой на меня клык вострит?» Поразмыслить, так много врагов и вражонков у Автонома Панфи­ лыча. Наберется, что в одни сани не уложить... «Было бы укушено — посинеет!» Любимая поговорка Пшенкина. По смыслу ее и примеру он строил свои отношения с людьми, поговорка бы­ ла ему и Молитвой, и заповедью, и палочкой-выручалочкой, и посошком, на который опереться всегда удобно. Ударял — и вспухало.' Кусал — и синело, брызгала кровь на точно означенном месте. Но бывали удары, укусы ошибочные. И силу в размах вкладывал, и расчет, а занесенный кулак или зубы оскаленные соскальзывали: юзгнут и припечатаются к собственному же телу. После сопеть приходилось, расхлебываться. И больно бывало, и жутковато. А что поделаешь? Но промахи редкостью были у Автонома Панфилыча! Если припомнить, то сколько ж удач пережил петушковский лесник! «Уйма и тьма» была их у Пшенкина. Однако число удач прибавляло чис­ ло врагов. И сейчас, скованный страхом, как холодом, Автоном Панфи­ лыч думал не о крупных своих супротивниках, а о мелких каких-то, по­ чти и не стоящих... Вот тоже однажды он возвращался с объезда хмельной, развеселый! Ехал, ехал и пить захотел — квасу ли, молока. На пути деревенька по-