Сибирские Огни, 1978, № 1

СВЕРЧОК 67 — Да будет тебе! Не пугай,— сказала, волнуясь, жена.— Глони, легче станет. Не впервой у меня ты вот так помираешь. Не впервой мне отваживаться... Фелисата Григорьевна тормошила его. Пшенкнн отнял от висков ру­ ки, и теперь они безвольно покоились на коленях. Голова качнулась на грудь, но тяжелых, набухших век Автоном Панфилыч так и не разлепил. И прежде бызало с ним плохо — доходило до помрачения ума, одна­ ко таким вот страшным Фелисата Григорьевна его не могла припомнить. Седые космы бровей, сросшись на переносье, делили лицо Автонома Панфилыча на две неравные доли. По одну сторону от бровей морщи­ нился узенький лобик, по другую — напухший выступал нос со вздутыми, тикающими крыльями ноздрей; темнели спекшиеся губы, а маленький клин подбородка жирно блестел крупинками пота. — Панфилыч! — повторила она с нарастающей тревогой.— Очнись, не пугай! Выражение лица у Фелисаты Григорьевны было таким, точно она ждала чуда. И чудо случилось! Автоном Панфилыч качнулся, тряхнул головой, расщелил глаза. Зрачки у него точно выцвели, стали вдруг тусклыми, и в них, на всю глубину, вместо хитрости, лести, игривого пшенкинского лукавства, вселилось теперь удивление: «Неужто я еще жив?» И это его удивление лишь было слегка подкрашено страхом сом­ нения, растерянностью... Жена поднесла еТму ковш к опаленным губам, и Автоном Панфилыч стал пить жадно, сглатывая и жидкость и кубики льда заодно. Внутри холодело, жар отступал и мысли прояснивались. Небывалая скорбь и слезы встали в оплывших глазах... ■— Панфилыч... Родной! — со всхлипом вырвалось у Фелисаты Гри­ горьевны,— Прости меня... Ты уж прости за грубое обращение, Панфи­ лыч,— просила она, кладя ему дрожащую руку на голову. — Что будет с нами теперь? Ты об этом как думаешь-то, Фелиса­ та? — дрогнул голос у Автонома Панфилыча. — А то вот и будет,— сказала она пронзительно, звонко, скрывая за этим свою поколебленную уверенность.— Кдк жили, так надо и жить. Горюниться нечего. Или забыл, что от дурных-то забот вошь нападает? Антоном Панфилыч поперхнулся болезненным хохотом, сжал снова виски скрюченными пальцами: — Ох, ох, голова моя бедная!.. И нападет, Фелисата, вошь-то! Ви недолго, известно. Тот не узнает горя, кого своя вошь не укусит. Так, ка­ жется, батюшка мой говаривал... Вот как их теперь обойти — полковни­ ка и востроглазого этого доктора? Тихоня-то наш дал им сплошных ко­ зырей в обе руки! „ — Ты в этом сам виноват. Как с Колчаном ты с ним хотел обойтись, с Вакуликом-то. А он — человек. Взял и окрысился! __ Да, что ли, твоим уговорам он внял? Не больно! Зализала его, как корова телка... .— у[ бы лаской его так и так приневолила, да ты его начал через колено ломать. Только визгу наделал. Да к чему сейчас ногти-то грызть? Автонома Панфилыча стал бить нездоровый озноб. — Неужели в тебе, Фелисата, ни капельки страху нет? — припод­ нялся с постели Пшенкин, но жена не дала ему встать,— Смотрю я, бес­ страшная ты! Или умеешь бесстрашной прикидываться. — Лежи не вставай. Натрясешь голову — хуже, будет.— Она на­ крыла его толстым стеганым одеялом.— Подвинься, я тоже прилягу с тобой .. У страха, Панфилыч, ноги на вате-ломкие ноги!цТакие ни мне, ни тебе не подходят... Баню сегодня буду топить. В парнои-то свои страх и выгонишь. А я свою робость под пяткой держу. Наступишь сильней — 5*