Сибирские Огни, 1978, № 1
60 ВЛАДИМИР КОЛЫХАЛОВ себе таких жен? Где выбирают их, на каких площадях, бульварах, в каких городах и весях?.. Но ведь возможно, что и она была когда-то другой. Может, это годы ее испахабили, превратили из прелестного, юного существа в закормленное...» Туся нахмурилась, потому что и мысленно даже не пожелала про износить того слова, какое напрашивалось сюда. «Я злая, негодная, невоспитанная девчонка! — стала ругать себя Туся.— Мне может сказать и она, и любая на ее месте, что сама-то я еще ничего не испытала в жизни, что сила моя лишь в том, что я моло дая, и только по этому одному уже я не могу, не имею права судить о ней или о ком другом, кто старше меня и успел пережить хоть что-то. Так учит житейский опыт. И он сплошь и рядом претендует на истину. Опыт можно оспорить, а истину — нет. Но я со своей стороны всегда останусь права, потому что люблю этого человека». Афродите Корнеевне чутье подсказывало, что девочка эта здесь не-, случайно, что девочка эта волнуется и волнение ее имеет прямую связь е присутствием тут Сергея Александровича и ее самой. Подозрение, что у ни х дело нечисто, запало в ранимую душу Аф родиты Корнеевны со свинцовой тяжестью. К тому же Афродита Кор неевна, как всегда, много пила, разжигая себя почем зря, так что суп руг вынужден был осторожно, с подчеркнутым тактом, от нее отодви нуть бокал. Но она так запротестовала, что Сергей Александрович на хмуренно отстранился и, наклонившись к Тусе, стал с ней говорить о прекрасных, таинственных сумерках, что синели, сгущаясь, уже за ок ном. А Туся на эти слова вся просияла, будто только того и ждала, за молчав на весь вечер... Афродита Корнеевна осушила еще бокал. Автоном Панфилыч ус лужливо «набульбукал» ей следующий, и вскоре она пылала уже крас нотой, глаза бесновато горели, и от всего ее жаркого, грузного тела веяло буйством. Сергей Александрович принял от Туей салфетку, с улыбкой кивнул благодарно. Афродите Корнеевне в этом что-то почудилось, рот ее иска зился, черная от туши слеза покатилась по гневно горевшей щеке. «Вон оно что?! Интимчик завел под кедрами! Все ходишь по дому, насвистываешь: «Как хорошо поют дрозды», а думать надо— «дрозди- хи»! Ха-ха-ха! И вслед за этой истерикой она выплеснула из ’ бокала вино в лицо мужа... И застолье вздыбилось так, как у Пшенкиных еще никогда не бы вало... * * * Афродиту Корнеевну утащили. Она билась, выкрикивала такие слова, что Туся и Фелисата Григорьевна выскочили из комнаты вон... Автоном Панфилыч, удивленный всем этим до крайности, шапку схватил и хотел уж бежать за «скорой», но Соснин остановил его: «Обычная история — перепила. А нервы— ни к черту! Я сейчас сам попробую взять такси... Извините, пожалуста. Так неприятно вышло...» Пшенкин морщил узенький лоб, обуянный тяжелыми думами. Дав ненько он не был в таком замешательстве, давненько жизнь не препод носила ему подобных сюрпризов... «А доченька-то, паинька!— думал отец.— Если эта корова права, то что же такое выходит?.Не приплода ли ждать отцу с матерью от дочки- тихони? У него уж виски порошей посыпаны, а наша-то что еще в таких делах смыслит? Вот тебе на! Вот тебе и Сверчок!»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2