Сибирские Огни, 1978, № 1

42 ВЛАДИМИР КОЛЫХАЛОВ жрет не меньше, чем там — на нефтяных ваших промыслах. И рубаха от пота солью коробится. И чирий простудный спину дырявит. Та же самая маета человечья! А рублик какой у нас?! — Он со щуром придвинул гостю злое лицо.— Короткий, куцый рублишко! А портретов, картин с нашего брата не списывают!» Туся, вздохнув, отодвинула чашку с недопитым чаем, убрала со сто­ ла руки. Неловко ей было смотреть на отца, слушать его похвальбу, не­ довольства... Вот сидит, выставляет себя отважным, рачительным лесником, стра. жем заповедной кедровой дачи, а ведь всей округе известно, что он пота­ кает порубщикам, из страха отмщения не ловит воров за руку. Старики в Петушках говорят, что прежде порядка в борах было больше... Шишек зеленых не били, плодоносящих ветвей не уродовали, костры на корнях деревьев не разводили, подрост не ломали. А сейчас загляни в глубину кедрача и полюбуйся, что там творят неблагодарные, черствые люди! Помнит Туся, что один год чуть было не сняли отца за нерадивость попустительство, но Автоном Панфилыч выкрутился. Умеет... Где надо подмазать — подмажет. Где есть расчет на колени упасть — упадет. И за­ ступников много. «Уйма и тьма», как он сам говорит. Даром, что ли, гостят у него «козырные» люди... Туся раньше не допускала подобных мыслей об отце или матери, считала, что нет у нее права родителей осуждать. Заботятся... Кормят.., Хорошо одевают... Она в университет поступила с родительской по­ мощью... Брат Вакулик учится в техникуме. Все идет по пути и, казалось бы, что еще надо? До поры, до времени Туся и к жизни родительской не приглядывалась. А когда, повзрослев, поняла, что так им жить не го­ дится, то и почувствовала в себе стыд. Однажды впервые она не пошла кого-то встречать и бросила матери: «Сами идите!» Ушла и весь день на глаза никому не показывалась... Что было потом наутро! Настоящей грозой разразились родители. Отец за ремень было взялся, но мать отвела его руку... * * * После слов Автонома Панфилыча о «тощем рубле» беседа осеклась. Сергей Александрович поблагодарил за гостеприимство и вышел в сени выкурить перед сном сигарету. Колчан повис на цепи, злобно забухал осипшим басом. Соснин спокойно смотрел на клыкастую морду собаки, курил, при­ слонясь к косяку. Легкая, светлая грусть владела им в эти минуты. Та кой настрой мыслей и чувств приходил к нему часто в Нюрге, на его да­ че на берегу Оби... Все удивительно в жизни, все питает способную к впечатлениям на­ туру, но, пожалуй, сильнее всего поражает нежданность, негаданность, Ну, думал ли он, что, зайдя на ночлег в первый попавшийся дом, встре­ тит ее, эту забавную девушку, хрупкую, с толстой косой (кто теперь но­ сит косы!), тонколицую, чувственную, с большими глазами цыганки, во­ сторженными и пугливыми? Думал ли? Нет... Такой он запомнил ее, и такой она нынче снова предстала пред ним. Первая беглая встреча на выставке, их короткий и сбивчивый раз­ говор... А потом отвлекли его посетители, те, кто знал художника Сосни­ на лучше, давно, кто имел на него больше права... И она растворилась, исчезла в толпе людей... И неужели так могло быть, чтобы он ее никогда уже после не встретил? Быть могло, но не случилось. Что за этим скры­ вается: случайность, некое повторение, или тут заключен важный смысл?