Сибирские Огни, 1978, № 1

СВЕРЧОК 37 — Она? На меня? Никогда! Мы друг за друга горой... И жить друг без друга не можем. Она за мужа, если обидеть кто вздумает, горло пе­ регрызет. — Да как же это? — оторопел Карамышев.— Хрупкое, тихое суще­ ство, может быть, даже застенчивое, а вы о ней — горло перегрызет? Да такие-то подвиги впору серому волку! — Опять же у меня это к слову... Вы меня меньше слушайте. А по правде сказать, человеку за человека всегда стоять надо! Особенно, ес­ ли в родстве. Брату за брата держаться. Детям — за мать и отца... Вот скажем о детях! Послушные детки родителям очень по нраву. А когда неслухи, хулиганы — боже ты мой, беда! Хватает родителям горюшка с ними! По неясной причине Автоном Панфилыч эти слова выкрикивал. Карамышев не знал, что он их адресует поблизости где-то укрывшемуся Вакулику. — Да вам-то что на детей своих обижаться? — заметил. Олег Пет­ рович.— Послушные. Смирные. В доме помощники. Особенно сын. — Не обижаюсь! — вскинул голову Пшенкин.— Горжусь! Но и с ними бывает... И как не бывать! Волю свою проявляют, растут. Вот и отходят от сердца родительского... Ну, да бог им судья, как говаривал мой неверующий батька, Панфил Дормидонтыч. Пшенкин помолчал, покосился на Карамышева., — Эх! — с широким жестом вздохнул Автоном Панфилыч.— Объ­ яснили бы мне, как это вашего брата бумага кормит? — На что писатель живет, вы хотите спросить? — выждал паузу Карамышев.— Так все на то же — на деньги. Напечатают книгу, при­ шлют гонорар. И ступай в магазин за хлебом и маслом! — И большой он бывает? —- Г'онорар-то? Разный... — От толщины книги зависит? ' — И от толщины... — Как стоимость леса — от кубатуры! — крякнул Пшенкин и лиз­ нул большой палец. Затем Автоном Панфилыч надул левую щеку, щелкнул по вздутию йогтем — выжал воздух, как из проколотого мяча. — Была у меня старинная толстая книга. Золотом было написано: «Лев Толстой. Сочинения».— Автоном Панфилыч смотрел на вершины кедров и поглаживал себе горло.— И приспособил я эту книженцию к полезному делу: сметану в погребе закрывать. Две кринки сдвинешь, книгу на них положишь — ни одна крыса столкнуть не могла. Вот до чего была тяжеленная! «Превосходная иллюстрация к человеческой дикости: том Льва Толстого на сметанных кринках в погребе!» — Скрыв досаду, Карамы­ шев спросил: — Сохранилась она у вас? — Ржаветь от сырости стала. Корки набухли, плесенью тронулись. А золоченные буквы так и не потускнели. Золото! Его и ржа не берет... Один книголюб увидел из города, продать попросил. Уступил ему за недорого... — Слава богу,— вздохнул Карамышев.— В добрые руки попала. — Это уж как ясный день. По назначению! — согласился Автоном Панфилыч.— По медицинской части светила был тот человек. А книг у него будто бы собрано всяких пять тыщ! И зачем столько? Пыль от них и клопы заводятся в корках. — И клопы? — А вы что, не знаете? Прошлым летом снимаю с полки какой-то старый учебник, а там их...