Сибирские Огни, 1978, № 1

34 ВЛАДИМИР КОЛЫХАЛОВ куда девалась махорка: на селе кто-то видел, как Автоном продавал табак забредшим сюда цыганам. Панфил Дормидонтович был поражен. Продал — была не была! А деньги куда девал? Сын отцу их не показывал... Стал дознаваться у Автонома, ремнем хлестать. Отец ударит сын привскочит с хохотом. Еще хлестанет — опять Автоном изовьется и вы- скалится... Так скалозубым бесенком и прокрутился под плетью отца. Ни слезинки, ни горького вскрика — одни прыжки по избе из угла в угол. И хохот, хохот на грани слез... Плюнул отец, ремень на полати забросил, сел, закурил молчком. Велел Автоному деньги принести... Автоном нехотя плаху у порога то­ пором приподнял, поглядел на то место, где у него деньги захоронены были, а там — а там уж от них и клочков нет! Все мыши съели... Панфил Дормидонтович покачал головой и, дело близилось к ночи, ушел спать на чердак... * * * «Ишь как руки-то у него опустились, когда я донял его смехом! — один на один рассудил Автоном.— Небось, показал я ему, как мне его сеча не страшна!» С тех пор, как бы в отместку за проказы, напали на Автонома чирьи, высаживались по разным местам, точно грибы-поганки, и допе­ кали до слез. Учился в школе Автоном плохо, пониманием не отличался и начал с пятнадцати лет заправски работать в колхозе. К лошадям его сильно тянуло. Лето, осень и зима проходили у него без напасти. А весной — обязательно чирьи, без продыху каждый год... Панфил Дормидонтович на фронте повоевал и контуженный в со­ рок пятом зимой вернулся. «Как жизнь-то, сынок?» — спросил подросшего, семнадцатилетнего сына. «Ничо, батя, царапаемся»,— независимо отвечал Автоном. «Табак не воруешь больше?» Сын лукаво глаза опустил и отвечал с неохотой: «Зачем воровать, когда свой сажу...» Панфил Дормидонтович тяжело наклонил голову, слеза наверну­ лась, кулаком надавил на глаза. «Вот и матушку бог прибрал, не дождалась моего возвращения. В каждом письме на боль головную жаловалась. Надсада... Простуда... Душевные муки... Не обижал ее тут?» «И в мыслях не было... А болела — уж точно. Один я за всех сав­ раской вез!» «А сам-то здоров?»— отец спрашивал. Автоном снял рубаху, штаны приспустил: вся поясница была как буравом иссверлена. «Климат сменить тебе надо»,— сказал, подумав, Панфил Дорми­ донтович. «Совсем отсюда сбегу. Колхоз обнищал. В гроб загонит такая ра­ бота». И Автоном убежал бы, но в мае того же года призвали в армию, послали в маньчжурские степи... Пороха Пшенкин и не понюхал как следует: с японским войском управились без него. Оставлен он был в тылу военные склады охранять. И неплохо с этим справился: на руках у него «оказались» лишними пар десять солдатских валенок, три мешка риса и два полушубка, не счи-