Сибирские Огни, 1978, № 1

СВЕРЧОК 33 то головы не повернуть, боком ходит, будто его раз и навечно перекоси­ ло, поморщило. Нет, живуча Федосья! Недели две проходила в гипсе и снова по Пе­ тушкам носится, в церковь ездит, неугомонная. Эвон как накатила на Автонома Панфилыча! До сих пор спина мокрая... Пшенкину бы тогда нашуметь, накричать на старуху, прогнать бы ее от себя, как надоевшую муху, но Автоном Панфилыч давно закалил в себе стойкость к ссорам и ругани. «Тебя бранят, а ты улыбайся. По улыбчивому лицу не бьют. Вон китайца возьми! Всегда рот у него оскален. Потому что улыбка — за­ щита». И Автоном Панфилыч чаще всего на всякую брань улыбается или смеется, хохотом давит выкрики и чернословье. Гнев обращать надо в шутку, надо его обуздывать, чтобы не разгорался сыр-бор. Сколько раз испытанным способом избегал он отмщения за свои малые и большие грехи. Не перечесть! Где посмеялся, где повинился, глядишь, занесен­ ный кулак и разжался, и пальцы обиженного уж к рукопожатию тянут­ ся. Поднеси еще обиженному в это время рюмку и огурец на тарелке — и снова как старые кореши, дружки-приятели! И обнимет, и губы твои обмусолит. Ты прощен и при случае мож'ешь ловчить сызнова, объего­ ривать, и опять, когда новые матюки на макушку посыплются, не за­ будь всхохотать по-лешачьему! Трепи по плечу, зазывай... И опять рюм­ ка, и опять огурец на тарелке, и опять все сначала... Смейся в глаза, и ты — король. А лаяться станешь -— только себя опозоришь. И к этому Пшенкин прибавит еще рассуждения такого по­ рядка: «Давно я уже не мужик, не пашу и не сею, а жать можно и на чу­ жом поле. Я — лесник, а это из нив нива. Она у тебя в руках, и ты, по­ читай, барин. Весь бор под надзор тебе отдан, ты охраняешь его и отво­ дишь места для порубок. У самого у тебя нужда, может, к двенадцати или пятнадцати человекам, а сотни к тебе за билетом идут. Орехи... Дрова... На строительство лес... Спрос, нужда велики! Над кем покура­ житься можно. Кому и польстить. Просителя нужно распознавать: кто чем дышит и у кого что в кармане!» Частенько так-то вот рассуждает сам с собой Автоном Панфилыч или думки свои поверяет супружнице, Фелисате Григорьевне. Сердце ее в такие минуты к мужу мягкое, теплое. Боится она, чтобы он, упаси его бог, не ввязался где в драку, в скандал. Но муж ее — стреляный во­ робей, и у него есть на это готовый ответ: «Всегда буду выше плевка. Мне плюнут в лицо, а я отвернусь, гла­ за отведу. И бешеный самый перебесится от моего терпения!» * * * Такое свойство натуры Автоном Панфилыч вырабатывал в себе всю жизнь. А начало ему— первая порка отца, когда батюшка родный раз­ гневался на двенадцатилетнего сына за злостный обман. Было это за год до начала войны... В далекой, затерянной среди тайги и болот, Забегаловке поговари­ вали о наступающем лихолетье, запасались, как ни в одну осень, дро­ вами, сеном, подбирали все подчистую с огорода, из леса, с поля. И как бы предвидя тяжелое время, отец Автонома, Панфил Дормидонтович, сельский кузнец и вообще человек годный на все руки, засадил табаком пол-огорода. И нарос табак матерый и крепкий. Навялил его мужик, натер, нарубил — много запас, ссыпал сухой в мешки и убрал на чер­ дак. А весной мешка не досчитался! Выяснять долго ему не пришлось, 3. Сибирские огни № 1.