Сибирские Огни, 1978, № 1

32 ВЛАДИМИР КОЛЫХАЛОВ — Эх, Федосьюшка,-— вздыхает он трогательно.—- Что сказать те­ бе, что присоветовать, божья душа? Худые людишки на меня как соба­ ки на волка смотрят. Допусти — разорвут. Завидно им, что в доме у Пшенкиных весь, почитай, город перебывал. Профессура, прокуратура, армейцы, путейцы.— Начиная бахвалиться, Пшенкин всегда входил в раж.— Кого ни возьми — все Автонома Панфилыча знают! И пьют и едят за столом у него... К тому это я, Федосьюшка, чтобы ты не кусала меня! Беззубая ты, пеньки одни в деснах остались, а ухватишь где — там и синяк! Слюна у тебя ядовитая... Не морщись, а выслушай! Я тебя слушал... Но как ты меня ни кусала сейчас, ни срамила, а ко мне же пришла. Вот-вот! Ступай и про оплошку мою забудь. И Автоном Панфилыч встряхнулся, как петушок, взявший верх над хохлаткой. Красный, парной, как после бани, лесник запирает ворота, покаш­ ливает. Доволен, что не только осаду выдержал, но и провел наступле­ ние на просвирню Федосью, внушил дуре, что так обращаться с ним не годится, не тот человек он, которого можно пинать, обшаркивать о него ноги, а он ни оха ни аха в протест... Ладно, насыплет он старой переш- нице по осени шишек! Не трепала бы только своим языком, как поме­ лом. Да где! У этой Федосьи не заржавеет кого угодно отбрить. Сына своего младшего, запойного пьяницу, что в городе у нее живет, на заво­ де работает (и как держут такого!), Федосья так иной раз чихвостить примется, что даже со стороны смотреть и слушать оторопно. По двору с кочергой за ним бегала, с вилами гонялась. Домишко ее на пригорке неподалеку от дома Пшенкиных. Откры­ тое, чистое место — все видно со всех сторон. Это у Автонома Панфи­ лыча сплошь заплоты, засовы, будки, сараи, тенистый сад. А у просвир­ ни нет ничего, кроме одинокого тополя под окошком, старого, как и са­ ма она, а под тополем — поленницы дров. Без них сибирской зимы не скоротать. Он же, Пшенкин, и дровами ее завсегда выручает, по дешев­ ке сбывает гнилье. С просвирни возьмет деньги, наймет каких-нибудь алкоголиков конченых, которые рады за две пол-литры справить ему всю работу. Те справят, он им червонец отдаст, остальное себе «за ще­ ку» сунет. Федосью боятся Пшенкины: уж больно глазастая ведьма — рыщет, пронюхивает. Что узнает, то все разнесет по селу — не возрадуешься..’. А смерти небо не посылает на старую! Живуча просвирня, чисто из кремня вытесана. Вышло однажды с ней приключение. Ну, думалось, шабаш, накроют Федосью саваном! Зимой из церкви возвращалась она с богослужения, поскользну­ лась и грохнулась на трамвайные рельсы. А место безлюдное. И час уже поздний. Нигде ни души. Полежала она на рельсах изрядно, под­ нялась и пошла, перемогая боль. А боль жгла изнутри и давила. Дома Федосья слегла, запомирала. Духовник ее навестил, отпущение грехов сделал. Соседи заглядывали. Зашел и Пшенкин — будто бы подбодрить, а сам, щурясь, приглядывался и решил: не жилец! Надо, однако, досок на гроб подарить, все добром отзовется в сельчанах поступок такого рода... Но просвирня^ Федосья не спешила умирать, не торопилась в рай. Грешная жизнь ей была интереснее. Стала Федосья, как прежде, ухва­ тами да кочергами греметь, стряпать и печь просвирки, а то без нее церковь тужить начала, некому было таких сладких просвир готовить. Управлялась Федосья, ходила, работала, да однажды от боли в боку на кровать пала. Догадались добрые люди в город ее свозить, на рент­ ген. Оказалось, два ребра в левом боку снизу сломаны! Нагнется да вы­ прямится скрип костный слышно, искры из глаз. И как только старая боль такую терпела! У Автонома Панфилыча чирий на шее вскочит, и