Сибирские Огни, 1978, № 1

СВЕРЧОК 21 Полковник как-то завороженно глядел в пространство,' он что-то об­ думывал. Пшенкины ожидали, примолкнув. «Надо бы вот что,— начал задумчиво Троицын,— специалисту его показать. Есть у меня один такой в диспансере. Врач с опытом. Прони­ цательный, видит насквозь. Я адрес его оставлю, зайдите, сошлитесь на наш разговор. Да, впрочем, я ему завтра же сам позвоню...» «Навек благодарность от нас вам,— едва не всплакнула Фелисата Григорьевна.— Только сюда бы его, специалиста-то. Теперь самые лун­ ные ночи. На месте понаблюдали бы...» «Можно и так,— согласился охотно полковник.— Условимся с ним на какой-нибудь день. Оттягивать нечего. Медицина обязана выяснить, что с вашим сыном». И больше к этому разговору не возвращались. * * * По словам Пшенкина, в тот вечер он «выстелился на угощения и благодарности гостю». В конце ужина подавали коктейли из ягодных соков, с добавлением вина, со льдом и соломинкой. Гость, однако, из меры не выходил, что огорчало хозяев. Здесь лю­ били, когда кто-нибудь из «козырных» гостей напивался, не помня ни тяти ни мамы. И ночевать Троицын, как его ни упрашивали, не остался. Черная «волга» за ним прикатила в назначенный час, и полковник веж­ ливо распрощался... Пшенкин же сильно перенапрягся нутром. За все продолжительное застолье он крепко налегал на спиртное и сразу свалился, едва ворочая очугуневшей головой и утробно икая... В таких случаях Фелисата Григорьевна была неотлучно при нем, отпаивала супруга квасом, рассолом, чаем. Нынче потребовал он отжа­ тый морковный сок и брусничный морс. Но желанного облегчения не приходило. Полуживой, лежал он ничком на постели и сердито урчал брюхом. Потом его одолел чих со взрёвом... Так и промаялся ночь. Фелисата Григорьевна тяжко вздыхала, жалея супруга; Ведь чаще всего она сама была причиной его физических мук. Трудно ему достава­ лись знакомства, устройства дел и делишек... Добудь в полцены или да­ ром... Словчи, извернись... Легко ли! Но считал он себя двужильным: «Меня не вдруг перетрешь, перекусишь!» Да видела Фелисата Григорь­ евна, что сдает временами мужик. «В вине вина»,— всякий раз говорила Пшенкина. Сама она много лет рюмки в рот не брала. Ей было легче... И к полудню Пшенкин в себя хорошо не пришел. Поднялся лишь к вечеру, когда Туся сказала, что стоит у ворот Панифат Сухоруков, баптист. Автоном Панфилыч сморщился, свесил с постели босые ноги, долго, дрожащими пальцами, завязывал на кальсонах тесемки у щиколоток, да так и не мог ладом завязать... «Зачем тебе он? Лежал бы... Скажу — болеешь»,— с сочувствием обратилась к отцу дочь. Пшенкин еще пуще скривился в ответ на ее слова. Туею ну посвящали в семейные тайны. Не понимала она и того, с какой стороны появился вчера у них этот военный, приятный, седой человек. И то невдомек ей было, к чему здесь баптист, пугающий ее пегой большой бородой и маленькими, во впади­ нах, глазками. Ну что за отец у нее! На иного махнет рукой и дальше ворот не пу­ стит, а этому Панифату сам пошел дверь открывать...