Сибирские Огни, 1978, № 1

14 ВЛАДИМИР КОЛЫХАЛОВ фил Дормидонтович. Услышал он эти слова и весь просиял. Заскорузлой крестьянской рукой погладил дед внучку по голове, назвал ее умничкой и пожелал ей жизнь прожить так, как ей того хочется. Куклы сменились потом на коробки конфет, на шоколад и «висюль­ ки»— так мать называла кулоны и брошки. Недорогие все эти были ве­ щицы, поддельные, но,душу девчонке ластили... И Туся старалась. Встретив гостей у ворот, она провожала их в горницу и не оставляла до той минуты, пока из дальних комнат не по­ являлись сияющие, взволнованные родители. Дома бывали они чаще всего рано утром и поздно вечером, зато по субботам, воскресным дням застать их можно было в любое время. Приход желанных и долгожданных встречали взрослые Пшенкины взрывчато, бурно. Первую роль вел тут сам Автоном Панфилыч. Улыб­ ки и возгласы радости сменялись захлебистым смехом хозяина: откинет голову, закроет глаза, выпятит грудь и смеется себе, заливается — по всему кедрачу окрест слышно. И повода, кажется, не было для подобного смеха, вроде, никто ничего острословного не сказал, рожу не скорчил, а смех катится из широко распахнутого рта Автонома Панфилыча, и весь он похож на расколотый спелый -арбуз: алые губы сочны, плотные зубы, с черным налетом, влажно поблескивают. Другой на месте Автонома Панфилыча и не помышлял бы смеяться при этом своем недостатке, но Пшенкин не может — весь включился в игру, в безудержное возбуждение. Лишь проницательный, чуткий глаз мог бы определить цену искрен­ ности Автонома Панфилыча. Но для этого надо было видеть его почаще и знать получше. Играл он недурно, как хороший актер. Насмеявшись, нацеловавшись всласть, Пшенкин велит Фелисате Григорьевне поторапливаться на стол подавать. Грохочут стульями, скрипят дверцами шкафа, бренчат стаканами, рюмками, вилками, квас достают и наливки, прикрашенный растворимым кофе самогон на лю­ бителя. Хозяин — свое. Гости — свое. Без водки, лимонов, окороков «козыр­ ные» гости не жалуют. Возбуждение Пшенкиных при виде даров усили­ вается, и новая волна смеха, еще более радостного, захлебистого, катит­ ся по лесу и долу. Автоном Панфилыч расправил, раскустил брови и ходит — грудь вперед — гоголем. * * * Устраивается застолье у Пшенкиных в разное время по-разному. В ненастье и холод — в доме. Если дождь, но тепло — на веранде. В вёд­ р о— в саду, под маньчжурским орехом и кленами, которые Автоном Панфилыч любовно взрастил у себя для целей увеселительных. Пшенкин еще моложав: не дальше как в прошлом году отпраздно­ вал свое полустолетие, попил, погулял и задумался, став перед зерка­ лом. Смотрел на него узколобый, широкоскулый, хитренький мужичок с замутненными светлыми глазками, с пучками белесых бровей, с седыми, рассыпанными по сторонам волосами. Защемило в груди, опечалился: не дожить ему до отцовских лет, не похвастаться ловкостью, силой, на какую способен родной его батюшка был и в семьдесят пять — с моло­ дыми бороться схватывался и на кедры по осени лазил. На удивление жилистый был старик, Панфил Дормидонтович! И по­ мер не от болезней — от естественной старости, на восемьдесят четвер­ том году. Хорошо помер: слег и тихо, спокойно в неделю убрался. За два дня до кончины попросил налить ему водки стакан. Налили, он выпил