Сибирские Огни, 1978, № 1

ЗЕМЛЯК, ТОВАРИЩ... 155 терявшемся в тундре, жили в тепле, а за окнами бушевала непогода и по условиям техники безопасности мы не могли выйти на работу, я на­ писал за двадцать дней столько же, сколько в Сростках. А в Сростках я еще успевал рыбачить, бродить по селу и его окрестностям, и даже иногда помогать по хозяйству родственникам, у которых жил. Кроме всего этого, по воскресеньям я позволял себе отдыхать по-настоящему. Однажды дальняя родственница Василия, женщина в годах, у ко­ торой уже внуки большие (ее дочь я тоже помню по школе), сказа­ ла мне: — Хоть бы ты о нас написал, что ли... — Ну, как... написать? — растерялся я.— Я же стихи пишу. А у вас есть Шукшин... Кстати, как вы к нему относитесь? — Это Василий-то? А-а-а-а... Он обо всех своих родственниках на­ писал, а обо мне не пишет... Я пытался объяснить ей, как мог, сущность художественной лите­ ратуры, что писатель, подсмотрев в жизни тот или иной эпизод, вправе по-своему его истолковать, что герой произведения — тип собиратель­ ный, слепленный, склеенный из многих... — Ну да,— обидчиво перебила она меня.— Склеенный... А фами­ лии? Фамилии-то все наши. Сростинские... Небольшое отступление. Она, эта дальняя родственница, так и ска­ зала: « с р о с т и н с к и е » . И сейчас никто из пожилых людей, старых жителей села, никогда не скажет, что он «сросткинский житель». Нет, он скажет: сростинский. В справке, выданной мне райгосархивом, напи­ сано, что «окончил девять классов Сростинской школы». В военном би­ лете значится, что я призван «Сростинским райвоенкоматом». В трудо­ вой книжке первая запись от 1944 года такая: «Сростинский РК ВКП(б)». И я, например, старательно избегаю писать в этих воспоми­ наниях прилагательное «сросткинцы»; рука застывает, язык не повора­ чивается. Так и живу, призванный в армию Сростинским райвоенкома­ том, работавший в Сростинском РК ВКП(б). Так вот об «историях». Тут на каждом шагу натыкаешься на «сю­ жеты для коротких рассказов». Вот, например. Живут на одной улице рядышком старики. Родст­ венники дальние. Живут дружно, мирно. Потом один другому сказал какое-то не очень приличное слово. Нет, не гусаком его обозвал, а по­ крепче. Но обозвал, надо сказать, несправедливо. Оскорбленный подал в суд. И тут началось. Их пытались примирить соседи. Они ни в какую. Тянулась эта история несколько месяцев, и чем она кончилась — не знаю. Или: приехали в село собиратели частушек, городские девушки из университета. Им кто-то посоветовал: «А вы во-он к тому деду подойди­ те, он много вам напоет...» Пришли. Дед совершенно серьезно сказал: «Девоньки, дорогие мои, это кто-то вам набрехал, я частушки не пою, это вино поет...» Девушки «намек поняли» и— делать нечего! — купили на свои последние деньги две бутылки красного. Вино «запело». Дед пел частушки до тех пор, пока винные пары из головы не выветрились... Или: живет в селе пенсионер. Не сельский коренной житель, в горо­ де работал, а как вышел на пенсию, переехал к природе ближе, врачи посоветовали. Имеет он бензопилу «Дружба». Его, конечно, приглашают многие пилить дрова. Он ходит, пилит. Хорошим людям—кого он такими считает — пилит за «так», за «спасибо», плохим — по его мнению — за деньги, а у кого и натурой берет — картошкой, овощами...