Сибирские Огни, 1978, № 1

118 СЕРГЕЙ ПЕСТУНОВ Петрован вошел в баню, разделся, его охватило приятным жаром. Он сел на лавочку, вздохнул: тяжело на душе. Он набросил на себя за­ граничный махровый халат, вышел наружу. Постоял, прислушался. В деревне стояла ночная тишина, будто все вокруг вымерло. Петрован пошел огородом до подсолнухов на задах, которые уже начали за­ цветать. Еще в детстве он удивлялся способностям подсолнухов вести свои шляпы за солнцем, смотреть ему прямо в глаза. Утром подсолнухи смотрят на восток, на закате уже на запад — встречают и провожают солнце. «И как это они умеют?» — не мог понять тогда Петрован. И один даже привязал на распорках, чтоб не вертел он своей золотой головой. Привязал его и получил потом большое удовольствие: подсол­ нух прямо зачах. Теперь он шел к светящимся в ночи желтыми огоньками головкам с какой-то необъяснимой виною, с какой-то тревогой. Взял одну в пыль­ це головку, понюхал. Она пахла раскаленным июлем, медом и далеким- далеким детством. Петрован уткнулся в ее мягкое желтое рыльце и за­ плакал. Плакал он долго, впервые за все время войны и наступившего мира, плакал молча и непрощающе себе. А почему вдруг плакал, даже и сам не знал. Подсолнуховая шляпка молча принимала его холодные слезы. И долго так Петрован потерянно стоял, оцепенев, в каком-то раскаянье, и простоял бы, видимо, еще дольше, но за плетнем кто-то ворохнулся, а потом до него долетел шепот: — Отжилась я, Ваня, убьет меня Петрован. — Может, сбежать? — Найдет! Он всех находил и расправлялся.— После этих слов раздался глубокий тревожный вздох. Потом снова: — Людей седня сзывала — никто не пошел. Облютел он всем. Не­ навидят его хуже фашиста. Мародер, говорят, твой Петрован, ласкай его сама. Дети и те боятся. — A-а, стерва! — ополоумел вдруг Петрован, бросился зверем к плетню, но две тени быстро растаяли вдали.— Убью! Зарежу суку! Немытым, в халате он снова вернулся к крыльцу, раскупорил бу­ тылку виски и, залпом через горлышко опростав ее, грохнул оземь. В этот-то трагический час и заявился к нему одноглазый Ма- карыч. — Наше вам с почтением,— сказал пьяно Макарыч,— Вот пришел я к тебе. Больше никто не придет, никто, понимаешь? — Почему это никто? — стал снова накаляться Петрован. — А так, не придут — и все. Потому тебя не ждали. И не хотели ждать. Ты — чужак! Ясно тебе или нет, что ты — чу-жа-ак? Но ты-то, Макарыч, пришел,-— оторопел Петро от слов Мака- рыча. — Да, пришел. Пришел, чтобы тебе наплевать в глаза. — Чего опять? — забеленел Петрован. — За наших мужиков, за твое предательство! За мародерство! — Но-но! Потише на поворотах! Шею сломать недолго. Я тебе, старый хрыч, покажу предательство! Покажу мародерство! Второй глаз выкачу на пасхальный яр,— наступал Петрован на Макарыча. — Пусть вылетает! — не сдавался Макарыч,— Но ты, Петря пре­ датель! Крохобор! Посмотри, зрячий, на наших вернувшихся мужиков. Да ты их уже сам выглядел на станции, как шпик, пока свое богатство ждал. Не слепые, все знаем, хотя и одноглазые. Видел ты их? Все__ка­ леки, а ты — огурчик! Понаграбил добра-то и думаешь, ты — царь? Хрен ты с морковиной, а не царь! Я тебя даже одним глазом в упор ви­ деть не хочу. Все от тебя отвернулись, и я ухожу. Оставайся один, как в гробу, чужерода!