Сибирские огни, 1977, №12

тительность, какую источали каждый его атом и каждый шаг, с лихвой возмещала отступление от ритуала. На прямоугольнике из белого шел­ ка-картона, какой обыкновенно идет на опереточные цилиндры и до­ спехи, красовалось витиеватое слово «Крейц». Сведений, уточняющих особу американца, для господина Глотова, надо полагать, не требова­ лось, хотя видел он его впервые. Господин Глотов поднял подбородок несколько выше обычного, оставил стол-саркофаг и протянул гостю обе руки. Как и в шалмане желтоглазого турка, Крейц держался весьма независимо. Господин Глотов жестом показал на кресло, заметив при этом, что столь скорого приезда сэра Крейца он не ожидал. Крейц ще­ точкой поправил свою белую шевелюру, белые усы, белые бакенбарды, громко рассмеялся и сказал, что американская дивизия «Мустанг», как известно, располагает вполне современной эскадрильей: он летел, а не , ехал. Потом Крейц спросил прокурора, как обстоит дело с их общим предприятием. Выяснилось, что их общее предприятие пребывает в пол­ нейшем порядке. Гость равнодушными глазами показал на портрет ге­ нерала Гикаева, увитый черным крепом, и поинтересовался, не отра­ зится ли эта смерть на благоприятном течении их дела. Глотов сказал, нет, не отразится, и даже напротив. Потом он пододвинул к гостю те­ лежку с дарами Бахуса, и тот крякнул от предвкушаемого удовольст­ вия. «Да, чуть не запамятовал»,— сказал тут же прокурор, направляясь к сейфу. Вмонтированная в его толстую сталь шарманка проиграла мелодию «Турецкого марша», дверка отошла, и Глотов передал Крейцу рисунок, свернутый трубочкой: «Только что сняли с афишной тумбы у виадука». На белом листе качалось пламя, напоминавшее очертаниями всадника в красном шлеме на красном коне. Из-под копыт скакуна, врассыпную, бежали маленькие человечки-головастики с золотыми пят­ нами на плечах. Там же, где полагалось голубеть небу, стояли мону­ ментом пять букв «Ленин», а после двоеточия вот эти слова: Деникин будет так же сломлен и так же раздавлен и так же развалится, как развалился Колчак и как разваливаются теперь французские и английские империалисты. Крейц достал из кармана футлярчик красного дерева, украшенный благородным профилем президента Линкольна из благородного метал­ ла, сменил очки, поцокал языком, разглядывая рисунок, сказал, подоб­ но турчанке из шалмана: «Очень, очень!» и прочертил ногтем бороздку под словами «развалился Колчак». «Это верно?— спросил он.— Кол­ чак уже развалился?» Прокурор почему-то стал загадочным и весе­ лым.— «Обычные большевистские выверты»,— ответил он. И тут же родил нечто крылатое: абсолютная истина так же невозможна, как и вечный двигатель. О несовершенстве какой истины он говорил, понять было трудно. После ухода Крейца Глотов вызвал автомобиль и отправился на похороны генерала. Смерть придала лицу Гикаева выражение значительности и еще больше заострила нос. И так как при жизни его лицо ничего не выра­ жало, близким стало казаться, будто хоронят они кого-то другого и этот, другой, в большей мере генерал, чем покойный. Его везли на пушечном лафете в цветах и лентах черного шелка, вскинутая рука капельмей­ стера, пятившегося спиной к генералу и лицом к духовому оркестру, была в черной перчатке, оркестр играл Бетховена, над могилой палили из винтовок. И еще палили из пушек австрийской шрапнелью на значи­ тельном удалении от могилы, с плота, поставленного на якорь посере-