Сибирские огни, 1977, №12

чувства. Я убедил его и прикрыл дело. Господин Ххо вроде бы согла­ сился с этим моим резюме, но предписал задержать освобождение Та­ расова (таково имя «убийцы»), Тарасов стал ездовым на ходке эконома тюрьмы с полусвободным режимом. «Не удерет?» — поинтересовался Глотов, выслушав мой доклад.— «Не думаю»,— ответил я.— «Смотри­ те, Глеб Алексеевич, по лютому ножу ходите». Мышецкий запер дневник в письменный стол, закурил и, подбрасы­ вая на ладони связку ключей, подошел к шкафчику с напитками. Вы­ талкивая в рюмку красное вино, кегля-графин вздрагивала в его руке. Много пьешь, Глеб, уже привычно упрекнул он себя и услышал откуда- то чуточку пьяный, хриповатый, добрый и лукавый голос: «А кто в этом тереме живет?» Варька, Варька! Очевидно, с нею он был сегодня очень жесток.— «Ты мне больше не веришь?» — «Честь имею!» Жестокий век, как это верно! Много часов он не был дома, вернулся и вот, вместо то­ го, чтобы пройти к обиженной страдающей жене, уселся за дневник. Правда, у него есть оправдание: он не хотел бы встречаться с тестем, она же не хотела бы расставаться с ним ни на одну минуту. Но почему так тихо в доме? И на чем, собственно, они остановились тогда в гостиной? Он сказал: я остаюсь. Варенька кинулась к неМу с трясущимся, не­ привычно толстогубым, несчастным лицом. Он убрал ее руки... Да, почему так тихо? Мышецкий быстро поднялся по лестнице и без стука вошел в ком­ нату жены. По паркету навстречу ему сквозняк катил смятую в комо­ чек бумажку. В комнате никого не было. На спинке круглого венского кресла, висел Варенькин чулок. Пахло уксусом, должно быть, от комп­ ресса для головы, и валерьянкой. Кровать не прибрана. На полу раз­ давленная черепаховая гребенка, письма, пустые картонные коробки. Он все понял. Закрыл окно и увидел на столе то, что ожидал: записку. Косо взбе­ гающие по бумаге, крупные слова карандашом: Милый Глеб! Я была возле ямы, но осталась твоей. Ты ошибся и смер­ тельно обидел меня подозрением, а еще больше тем, что не захотел объясниться с «падшей». Даж е сейчас, когда я пер­ вая протянула тебе руку. Женское чувство говорит мне, что мое место в твоем сердце заняла другая. Так я понимаю свое горе. Я плачу и оставляю тебя. Твоя Варенька. Рядом с запиской лежала черная замшевая перчатка, очевидно, забытая женой в последнюю минуту. Он потянулся к ней, и одиночест­ во обступило его со всех сторон. Только теперь он понял: Варенька бе­ жала с отцом, и поправить это несчастье уже нельзя. День пятнадцатый 1 Серебряного подноса для визитйой карточки Крейца в управлении не было. Поручик Назин нес ее в левой опущенной руке, но та поч